Бем долго молчал, не мог говорить, так волновался, наконец произнес дрожащим голосом: «Я ничего не понимаю… отказываюсь понимать! Где наша славная германская армия? Что случилось? Откуда взялись все эти трусы и предатели?»
Галанин выпил большой стакан вина, посоветовал Бему: «Вы дорогой мой, не волнуйтесь! Если не можете сами без помощи алкоголя, пейте! Пейте много! Это очень помогает, когда сдают нервы! Я в этом убедился сегодня ночью. Я вам налью! Будьте здоровы».
Выпили много с пришедшим Закржевским, потом поехали все втроем вверх на горку, где все было уже готово для торжественных похорон. Двух немецких офицеров, пяти русских и сорока двух солдат, унтер офицеров и фельдфебелей, русских и немцев и, наконец, медсестры Александры Жуковой, направленной на «Горку», что бы на месте перевязывать раненых бойцов.
В большую братскую могилу аккуратно сложили рядами, всех: немцев и русских, на самом верху в ряд семь офицеров (двух ротных командиров и пять взводных), накрыли сверху одеялами, что бы не больно было мертвым глазам. В сторонке маленькая отдельная могила, выложенная внизу мягкими виноградными лозами, в нее осторожно положили на носилках маленького совсем плоского бойца, сверху обернутого русским трехцветным флагом, покрыли опять виноградными лозами и яркими осенним цветами.
Над ее могилкой старались особенно. В особенности, когда, прибывший на пополнение первого взвода по распоряжению Галанина, Аверьян рассказал, наконец, толком в чем было дело! Дело оказалось очень простым и таким трогательным, что те кто копал могилу, и те, кто ее туда опускал, плакали не стесняясь, многие в первый раз в своей молодой счастливой жизни…
Что же оказалось? Оказалось, что эта русская женщина не подчинилась приказу Галанина, не потому что ей просто захотелось переспать со своим командиром, нет! Потому что не хотела оставить их всех пропадать самим, захотела тоже пропасть со своим родным батальоном, знамя которого сама когда-то там далеко в Северной России сшила! Вот почему не уехала! А когда узнала о тяжелых потерях в первой славной роте, пешком побежала к своим землякам… и пропала, раньше чем все остальные! А по дороге еще нарвала винограду, что бы угостить всех бойцов! и была убита этими гадами террористами! Спустили ее с величайшей осторожностью, в неглубокую ямку, что бы не ударить головкой о край могилки и набросав цветы долго любовались последней квартиркой батальонной любимицы!
Потом приехал грузовик с оркестром, который выпросил Галанин в Штабе боевой группы, выстроили всех солдат первой роты, которые не были в нарядах, заставах, дозорах, дождались начальства: Галанина, Бема и Закржевского, долго слушали как оркестр играл невеселые марши, потом, став по команде смирно, приготовились слушать своего любимого и грозного командира… но напрасно! Правда, Галанин старался что-то сказать, несколько раз начинал, когда поднес руку к козырьку фуражки…
Начинал что-то, о славно павших боевых товарищах, погибших при исполнении своего долга, но сейчас же почему то переставал, потом махнул рукой, подозвал к себе лейтенанта Красильникова и что-то ему сказал на ухо. Тот не растерялся, вышел вперед и начал громко кричать, говорил он о славной смерти бойцов, русских и немцев и о том, что за их смерть нужно крепко отомстить, за каждого убитого бойца убить десять террористов, за нашу медсестру даже сто! И потому, что говорил он нескладно, но от души, получалось очень даже жалко, в особенности когда все увидали, как Галанин опустил голову и по его плечам можно даже было подумать что и он плакал! Не хуже чем многие бойцы, а в особенности солдаты первого взвода лейтенанта Жукова.
Но потом, когда под залпы всей роты, начали закапывать убитых, Галанин поднял голову и все увидали, что он вовсе не плакал, а улыбался своей однобокой улыбкой. Видал это и Аверьян, который начал плакать первым, смотря на своего старого командира. Плакал и удивлялся, что до сих пор не заметил его седых волос, ни морщин, ни красных глаз, как у кролика, и главное двух недостающих передних зубов. Шепотом делился своим удивлением с соседом Сазановым, маленьким крепким кацапом из самого Порхова.
Сазанов на него цыкнул: «Молчи, косой дьявол! Не знаешь? его вчера в бою камешком по зубам съездило, сразу два зуба выплюнул и смеялся, сказывал, что даже боли не чувствовал!» Аверьян покрутил головой: «Может быть и так, что зубы выбило! Ну, а другое! Седина, морщины, старые красные глаза, опущенные стариковские плечи! Это ведь не от камышка получилось! Нет! Тут в чем дело? В одном! В старости! Пока все идет хорошо, весело, человек старается, молодится! Как гром грянул, сразу показал, кто он на самом деле получился… старый, измученный хрыч!» А рота разошлась, стреляла, никак не могла остановиться… Испугавшиеся за рекой французы сразу ответили ураганным огнем, стреляли в чистое небо, как в копеечку…