В двенадцать часов Галанин со своим шофером Гримом и Бемом уехал по вызову командира боевой группы, опять на важное совещание, куда торопились все оставшиеся еще в живых и не попавшие в плен командиры частей, бывших под его командованием. Совещание происходило теперь на ферме прилегающей к замку, совершенно уничтоженному ночью воздушным налетом. Сам Ланг со своим адъютантом чудом спасся, но под развалинами замка остались все писаря его штаба. Ланге было трудно узнать! Это не был самоуверенный блестящий прусский офицер, а старая развалина. И говорил он теперь тихо, неразборчиво, заикаясь, так что было иногда трудно понять, что он хотел сказать и его адъютант должен был часто уточнять мысли своего начальства. Произошло то, что пророчил утром Галанин Бему: Ввиду гибели бригады генерала Сандерса, ввиду того, что оба тигра уничтожены, что все пушки выведены из строя, но самое главное, ввиду полной деморализации солдат, он, полковник Ланг, решил принять условия противника и сдаться! Поэтому он приказывает, согласно условиям противника, всем частям его боевой группы к восьми часам вечера сосредоточиться в селе Морш, где и будет завтра утром оформлена сдача…
«Это все, господа! Прошу в точности исполнить мои приказания, во избежание недоразумений и излишних потерь!»
Когда все встали, что бы начать готовиться исполнять приказания, единогласно всеми признанные, наконец, благоразумными, Галанин опять нарушил дисциплину. Перестал стесняться и кричал на несчастного замученного Ланга, как на своего взводного, сказал, что не подчинится приказу, который приведет к гибели их всех, немцев и русских, и даже его Ланга, как военного преступника! Потому, что он и, конечно, все слышали уже по вражескому радио о беспощадной мести победителей.
Все молчали, потом Ланг устало махнул рукой: «Чепуха! Потрудитесь исполнить приказание! Мы окружены и выйти из этого мешка все равно не удастся! Вы знаете, где фронт? Полюбуйтесь!» Он показал костлявым пальцем на Бельфор, улыбнулся, показав чрезвычайно белые зубы вставных челюстей: «Я считаю, что вы не мальчишка и говорить нам вообще не о чем! Вы видите все со мной согласны!»
Галанин вскочил, бросился к выходу: «Вы просто трусы! Я вам покажу как нужно умирать с честью!» Хлопнул дверью так что задрожали стекла в окнах, оставшиеся немцы переглянулись, адъютант предложил: «Может быть арестовать этого сумасшедшего?» Но Ланг его остановил: «Не троньте его! Ведь в конце концов, он, господа офицеры, прав! Вернее мы его должны понять! Так как мы, командующие немецкими регулярными частями, имеем шансы как то уцелеть! а он… командующий Восточным батальоном этих русских изменников… Понимаете, чем эта капитуляция пахнет для него и его солдат?» Все понимали, разъехались по своим частям и приступили к последним неприятным приготовлениям для сдачи на милость победителей!
Когда автомашина Галанина наконец остановилась около штаба батальона, бледный испуганный шофер подождал пока ушли его пассажиры, показывал собравшимся солдатам, русским и немцам, выбитые стекла и помятый кузов, плачущим голосом объяснял: «Никогда больше с ним не поеду! Разве можно так рисковать? Сам сел за руль и ни разу не остановился несмотря на три воздушных нападения! Если он хочет смерти, я — нет! у меня жена и пятеро детей! Вы слышали? Ничего не слышали? Капитуляция! Слава Богу! Конец войне! Конец этому бандиту Гитлеру!» Наконец сказал то, о чем многие начали думать в последние месяцы безнадежно проигранной войны! Солдаты бежали к штабным писарям и просили объяснений. Те таинственно прикладывали пальцы к губам: «Ничего не знаем! Через час построение всего батальона, все роты уже идут сюда! Будет говорить командир который сам сообщит о решениях принятых командиром боевой группы Лангом!»
Так и было. Выстроились все в каре на церковной площади и вышедший к бойцам Галанин подробно рассказал о капитуляции, на которую согласился полковник Ланг и предложил выбирать. Тем, кто надеялся на милость победителей, оставаться на местах, другим, которые решат сражаться и дальше, выйти из строя и присоединиться к нему. Этих героев он надеется вывести из окружения и спасти, как он их вывел в свое время из России и Шато Шинона. Говорил коротко и ясно, замолчав, ждал… недолго. Первым вышел из строя Аверьян и похромав стал за его спиной, за ним два взвода первой роты, один второй и очень мало третьей, никого из четвертой и, к удивлению всех, почти весь обоз, но без санчасти. Из немцев только оберлейтенант Закржевский, фельдфебель Рам, Грос…