Еременко слушал его как завороженный, смотрел в непроницаемые умные глаза, на его волевой подбородок, жесткую складку губ. И ему казалось, что говорил с ним не ненавидимый всеми Исаев, а кто то далекий родной откуда то издалека снежных просторов, с той стороны фронта. Его голова кружилась, он видел как улыбалась ему Таисия своими железными зубами, вдруг опомнился и его хмель сразу улетучился: «Вы, конечно, шутите, Исаев?» Исаев загадочно смеялся: «Конечно, шучу, вернее вас ловлю… вы меня, а я вас».
После этой беседы они не говорили больше друг с другом наедине, но слова Исаева остались в душе Еременко, как будто смутное эхо его собственных дум в бессонные ночи. Конечно, Исаев его ловил, чтобы на него донести, всем немцам было известно, что он был осведомителем Шульце… не нужно больше пить… так погибнуть можно, глупо бесславно… скорее к ним… к папаше, там было его место. Он был как в лихорадке, все высматривал, прислушивался, искал удобного случая, чтобы бежать туда, но подходящего случая не было, а потом приехал Галанин и ему нужно было быть особенно осторожным.
Проехав мост через замерзшую реку, Онисим остановил сани перед рогатками, перевитыми колючей проволкой. Галанин с любопытством смотрел на бункер, из бойницы которого тускло блестело под лучами поднимавшегося солнца дуло пулемета, на линию окопов, занесенных снегом, на сторожевую вышку, с вершины которой нагнулся над ними наблюдатель.
Почему то ему вспомнилась Белгородская крепость из «Капитанской дочки» и он невольно улыбнулся, рассматривая эти хрупкие землянные и деревянные укрепления в век самолетов, танков и дальнобойных орудий.
Из бункера вышел немецкий унтер офицер с полицейским, подошел к саням внимательно всматриваясь в приезжих, полицейский взял свой автомат на изготовку. Галанин протянул свои бумаги немцу, Онисим вполголоса говорил с полицейским: «Вот вам привез нового коменданта на место Губера, по нашему говорит». Но уже унтер офицер вернул бумаги Галанину и на смеси русского и немецкого языков распорядился убрать рогатку. Онисим зачмокав направил сани вверх по улице, доехав до угла обернулся к Галанину: «Куда везти то?» — «В гостиницу! Что за дурацкий вопрос, в комендатуру, конечно! Да поторопи своего коня! Говорил, что приедем на рассвете, а уже скоро девять. Шевелитесь, черт побери!» Онисим испуганно задергал вожжами: «Ну, Красавчик, веселей, приехали… скоро отдохнешь в конюшне, постарайся, дружок!» Но конь не обращал внимания на понукания, продолжал идти шагом вдоль домов и заборов занесенных снегом.
Галанин с грустью смотрел по сторонам: город был тот же, те же бедные, убогие дома, длинные заборы, покосившиеся ворота со скамейками. Изредка проходили люди, женщины с коромыслами, пробегали дети. Но, или потому что была зима, холодно и низкие серые тучи медленно ползли на восток и солнце скрылось за ними, или потому что он не мог прийти в себя после ночного кошмара, но все вокруг казалось ему лишенным жизни, чем то призрачным нереальным.
Доехали до площади, где летом он был так счастлив, когда его встречали с хлебом-солью. Под липами было старательно расчищено от снега военное кладбище, где аккуратно в несколько рядов выстроились деревянные куцые немецкие кресты, машинально Галанин их пересчитал: двадцать семь!
Над бывшим горсоветом развевалось немецкое военное знамя, под ним расставив ноги, с автоматом наперевес стоял часовой. Неподалеку большая деревянная вывеска на русском и немецком языке: с/х комендатура, затем райзо, горуправление, полиция и небольшой каменный мрачный дом тайной полиции. Напротив купол церкви с новым крестом, но без колокола.
У с/х комендатуры перед закрытыми дверьми большая толпа, почти одни женщины, молча расступилась, пропустив сани. Онисим подъехал и крыльцу, осадил Красавчика: «Вот и приехали, слава Богу, живыми и здоровыми». Хотел помочь Галанину, но тот оттолкнул его, поднялся по крыльцу, толкнув дверь вошел в теплый коридор, где стоял полицейский, высокий в рваном полушубке, со злыми мигающими глазами, коротко ему бросил: «Помогите внести мои чемоданы и скажите ему прийти завтра, чтобы расплатиться за поездку».
Он открыл другую дверь и вошел в большую светлую комнату, где за столом дремал Еременко. От шума шагов Еременко проснулся, вскочил, узнав Галанина, сконфуженно улыбался. Галанин внимательно на него посмотрел, руки не дал: «Спите? проводите меня в кабинет коменданта». Увидел дверь в глубине комнаты с дощечкой: «комендант», взялся за ручку, чтобы ее открыть, но дверь не поддавалась. Еременко, моргая сонными глазами, объяснял: «Заперта, ключа нет, он у зондерфюрера Аха, который сейчас у г. Шубера, они там играют в карты». Галанин удивился: «Играют в карты? уже! С раннего утра?» — «Нет, со вчерашнего вечера, еще не кончили, наверное, кончат не раньше обеда». — «А кто же здесь принимает посетителей? тех, которые собрались там на улице?» — «Никто!» — «Т. е. как это никто?»