Еременко посмотрел сердито на Галанина: «Г. лейтенант, эти женщины приходили уже вчера, по поводу реквизированных коров, просили их вернуть. По приказу г. Аха я сказал, что приказ остается в силе, что коров они не получат и попросил их не тревожить нас напрасно, но, как видите, они снова пришли, и немудренно ведь последних коров отняли!»
Галанин подошел к окну, посмотрел на толпу, которая топталась на морозе, у водопроводной колонки бабы набирали воду в ведра, качая обледеневшим рычагом, одна из них была похожа на погибшую Нину и около нее стоял и смотрел на окна комендатуры мальчишка! Онисим уже ехал по площади под заснеженными липами…
Галанин отвернулся подошел к Еременко, положил ему руку на плечо: «Вот что, идите в горкомендатуру к Аху и скажите ему, чтобы он немедленно передал вам ключ!» — «Нечего и думать, он категорически запретил его беспокоить когда он играет в карты. М. б. вы сами к нему пройдете и с ним переговорите?» Галанин побледнел: «Раз я вам приказываю принести ключ, исполняйте приказ! Я — вновь назначенный комендант! потрудитесь слушаться, черт вас побери! Вы здесь с ума сошли, одни в карты играют, другой спит. Почему вы не принимаете просителей? На дворе мороз, люди мерзнут, а вам и горя мало — дрыхнете здесь! Я вам здесь покажу, как исполнять вашу службу. Ключа нет и не надо, без него обойдусь!»
Сильным ударом ноги он выбил дверь, которая распахнулась, на пол посыпались щепки, вошел в кабинет, где над большим письменным столом висел мрачный портрет Гитлера на фоне пожара. Бросил на стул тулуп и фуражку, сел в кресло и закурил: «Еременко, принимайте посетителей немедленно, поторопитесь!» Красный Еременко появился в дверях: «Г. комендант, я ведь не знал…» — «Довольно объясняться, не будем терять времени. Я вам повторяю в третий раз, принимайте посетителей. Да поворачивайтесь живее. Господи! ну, какая же вы шляпа!»
Еременко молча повернулся и вышел, Галанин прислушался как он открыл дверь в коридор и крикнул: «Жердецкий, новый комендант приказал принимать посетителей, пропускайте по очереди да поскорее!» Скоро послышался шум многочисленных шагов, возня, придушенные крики: «Пусти, я первая!.. нет, ты потом ушла, за себя Зинку поставила. Это не в счет… ты что?.. пусти, сука! г. полицейский, чего вы смотрите». В ответ голос грозил: «Ты что? опять получить хочешь? Осади, сволочь, осади, добром, пока не съездил! Ах ты, стерва, не слухаешь? на!» Короткий, глухой удар и бабий крик: «Опять дерешься? за что? ах ты, убивец! Ведь прямо в кровь всю побил».
Возня продолжалась, крики и шум! Галанин прошел в комнату где за своим столом сидел и писал что-то сердитый Еременко, открыл дверь в переднюю: «Что здесь такое, что за шум?» Он увидел как Жердецкий прикладом осаждал назад наседающих баб: «Вы кто здесь? кто вас сюда поставил?» Жердецкий поставил винтовку на пол, смотрел в сторону: «Я здесь по приказу г. Исаева, смотреть за порядком. г. Губер даже очень мною доволен остались… народ, знаете, темный и необразованный, сами не знают чего им надо! каждый хотит первым, беспорядки».
Галанин нахмурился: «Ну, а я вами совсем недоволен. Вот что, братец, вы мне больше не нужны, скажите Исаеву, что мне полиция только мешает, уходите!» Жер-децкий колебался: «Да как же так, приказ…» — «Приказ? я здесь приказываю, понял? вон! Чтобы духу твоего здесь не было, вон, иначе». Жердецкий моментально скрылся за дверью на улицу, толпа с испугом слушала Галанина: «Все здесь? Ладно! Чтобы я не слышал здесь ни одного слова. Молчать. Соблюдайте очередь сами, заходите к переводчику, да двери за собой не закрывайте, будет теплее. А будете шуметь — выгоню всех! За этим дураком Жердецким. Ясно?»
Он вернулся к себе в кабинет, снова уселся за стол и закрыв глаза прислушался. Но говорили за стеной неразборчиво, что-то гудел Еременко, ему отвечали плачущие бабьи голоса, ничего нельзя было понять кроме одного, постоянно повторяющегося слова: корова!
Галанин закурил папиросу и посмотрел на площадь, на германский военный флаг, на неподвижного часового, на липы, на могилы убитых солдат, на серые тучи и жалел, что приехал сюда, где люди играли в карты, спали и говорили о коровах, ему хотелось спать, он не спал всю ночь, вспомнил снова свой могилевский сон, который так страшно походил на явь и внутренне задрожал, звери! И это были русские люди, которых он так любил и защищал.