Исаев покраснел, сел на стул в уголку приемной и принялся наблюдать за приемом посетителей, невольно прислушиваясь к веселому шуму и смеху за стеной. Время шло, полчаса, час… Он уже решил уходить, когда вдруг появился Иванов в сопровождении Шаландина. Шаландин прошел в кабинет Галанина, а Иванов уселся в приемной рядом с Исаевым, сердито откашлялся: «Дождались… этот Шаландин так напился, что с ума спятил. У меня в горуправлении работы по горло, а он привязался, чтобы я шел сюда. Я ему сказал, что подчиняюсь непосредственно только г. Шуберу, а не Галанину, а он грозить стал, что если я не пойду добром, то применит насилие. Неслыханное нахальство!»
Исаев кивнул в сторону закрытой двери: «Вы слышите? там ведь идет пьянство, а мы здесь сидим и чего то ждем! Прямо какое то издевательство! Нет, я пойду, у меня за эти два дня накопилось работы уйма. Стол поломан, бумаги пропали! Чудеса да и только!» — «Жердецкого выгнал! одним словом — фронтовые порядки. Идем, и я с вами, пусть пьют сами дальше на здоровье, а я прямо к г. Шуберу с жалобой на самоуправство! Пошли». Но они собрались уходить немного поздно, дверь в кабинет открылась и улыбающийся Ах крикнул: «Где эти господа? комендант их просит!»
Галанин был любезен, усадил городское начальство к столу, налил по стакану водки, угощал: «Очень рад вас видеть, вас в особенности, г. Иванов. Помните незабвенное время, когда вы меня ждали целый день с хлебом солью? Как вспомню не могу не выпить. За ваше здоровье, господа, пейте, не стесняйтесь!»
Он внимательно смотрел, как пили Исаев с Ивановым, налил им снова, но Исаев отказался: «Нет, спасибо, я не пью так много. К тому же у меня накопилось много работы за время моего отсутствия». Галанин весело рассмеялся: «Понятно, что накопилось! Раз вы уезжаете в район, запираете ваши ведомости и не оставляете себе заместителя. Пришлось ломать ящик, уж не сердитесь». Исаев поднялся: «Так я пойду… можно мне получить мои бумаги обратно?»
— «Нет!» — «То есть как нет? мне эти бумаги необходимы?» — «Мне тоже». Исаев пожал плечами: «Хорошо, я обойдусь и без них, только я должен вас предупредить, что снимаю всякую ответственность за продуктивную работу в Райзо». Галанин небрежно махнул рукой: «Ну что мне с вами делать, уж так и быть, снимайте».
Ясно было, что этот белогвардеец смеялся над своим районным агрономом, поэтому вести дальше разговор было бесполезно. Исаев повернулся и пошел к дверям, Иванов тоже встал и поклонился с достоинством: «Я вижу тоже, что пришел напрасно, вернее напрасно подчинился насилию Шаландина. Впрочем я буду на него жаловаться г. Шуберу».
Они оба уже подходили к двери, когда их оглушил крик Галанина: «Стойте, Исаев, и вы, Иванов! Я вас позвал, чтобы потребовать от вас ответа за ваши преступные действия. Вы, Исаев, на каком основании, без разрешения г. Аха уехали в район? И как вы смели грабить здесь население, забрать последних коров в городе? Как вы допустили умирать с голоду население Лугового? Садитесь, подумайте и отвечайте! Вы, Иванов, как могли допустить умереть от тифа две трети Лугового, не оказали им медицинской помощи и ничего не сообщили г. Шуберу? Потому что он ничего об этом не знает! Как вы смеете выдавать только работающим по триста граммов хлеба, а членам его семьи ничего? Почему у некоторых здесь в городе по три коровы, а у других ни одной? Садитесь, подумайте и отвечайте! Молчать, не рассуждать, когда я вам приказываю!»
Галанин кричал так громко, что из очереди посетителей в передней, главным образом женщины, потихоньку вышли на улицу и быстро разошлись по домам. Кирш, которому Еременко переводил просьбу одной просительницы, поставил кляксу на своей подписи, быстро выпроводил ее на улицу и запер за ней дверь, на кухне Ка-питолина разбила очередную тарелку, а Аверьян помчался на конюшню чистить лошадей. Теперь всем стало окончательно ясно, что новый комендант не был Губером и с ним нужно было держать ухо остро.
Пришлось Исаеву и Иванову подчиниться и оправдывать свои действия, первым начал Исаев: «Я, г. комендант, служу верой и правдой германской армии и ее вождю Адольфу Гитлеру. До сих пор честно и точно исполнял все приказания моего немецкого начальства. Если население страдает, разве в этом моя вина? Ведь вы сами, как немецкий офицер, должны войти в мое положение: передо мною выбор: или население или немецкая армия, я выбрал, конечно, армию! Не ожидал, что вы, немец, будете на меня за это сердиться».