— Бедный мышонок, — проговорил однажды Коля, дотрагиваясь до ее щечки обратной стороной пальца.
— Она сильная, — сказала Галя. — С ней все будет прекрасно.
На ветках за ее окном нет снега. Анна уже видит приметы наступающей весны, хоть ее еще и заслоняет собой зима. Солнце греет сильнее с каждым днем. Вчера к полудню температура поднялась до плюс двух градусов, и на солнечной стороне веранды раздавалось равномерное кап-кап-кап тающих сосулек.
Она любит неотвратимость смены времен года. Никто не может этого отнять. Развороты газет и голоса на радио могут разглагольствовать о чем угодно, но они не могут заставить хотя бы один бутон распуститься или птицу свить гнездо.
Вчера Коля стоял на лестнице снаружи дома, у окна, ремонтируя водосток. Часть желоба покосилась, и нужно было ее приделать, пока снег не начал таять в полную силу, потому что тогда желоб оторвется от крыши под напором воды. Она лежала и смотрела на него, а Галя подавала ему инструменты и говорила, что делать. Он обернулся, глядя на нее вниз через плечо, и улыбнулся, не с обидой, как подросток, а с уверенностью взрослого мужчины. Из-за двойных рам ей было не слышно, что он говорит, но она видела, как шевелятся его губы, и поняла, что он сказал: «Не беспокойтесь, я знаю, что делать. Ступайте в дом, погрейтесь».
Он испугался, когда у Анны начались роды. Был вечер, и Галя отправила его к Соколовым. Он зашел проведать Анну перед уходом, нервно выглядывая из-за двери, как будто ожидал увидеть ее в луже крови. Она улыбнулась увереннее, чем чувствовала себя на тот момент, и сказала:
— Все хорошо, Коля. Утром, когда ты вернешься, ребенок уже будет здесь.
Утром, когда он вернулся, ребенок был здесь и спал возле кровати в старой колыбельке, которую Галя где-то откопала. Анна тоже спала. Коля уселся на венский стул, втиснутый между кроватью и стеной, и стал ждать, когда она проснется. Проснувшись, она сначала ничего не помнила, пока скрипучий плач ребенка не подтвердил, что все это правда.
— Хочешь взять ее на руки?
— Я не знаю, как, — сказал Коля.
— Подними ее осторожно и подложи руку ей под шею, чтобы поддержать голову.
— Она такая вихлястая!
— Да, я знаю.
Он сидел возле нее, держа малышку, которая скоро снова заснула.
— Они всегда такие маленькие?
— Не такая уж она и маленькая. Галя сказала, почти три килограмма.
— Она просто мышка. Я тоже был таким?
— Ты был крупнее, — проговорила Анна, вспоминая, как Колю дали ей в руки, пока их мать, мертвая, лежала на больничной койке. Они даже не успели увезти тело в морг.
— Я стал дядей, — сказал Коля, с сомнением трогая маленькую ступню.
— Действительно, — удивленно произнесла Анна. Она уже было начала думать о малышке как о Колиной младшей сестре.
— Ты хорошо себя чувствуешь, Аня? — спросил он, смущаясь и не глядя на нее. — Может, ты чего-нибудь хочешь?
И она поняла, что это вопросы брата, а не ребенка.
Радиоприемник сломан. Анна этому рада, но Галя ужасно без него скучает.
— Я не могу без радио. Нужно его починить. Я спросила Дарью, может она знает кого-нибудь, кто может его отремонтировать, но она никого не знает.
Уж лучше тишина, считает Анна, чем то, что в последнее время передают по радио. Все больше и больше врачей арестовывают. Признания льются рекой. Они шпионы, предатели, убийцы в белых халатах, сотрудничающие с американской агентурой. Радиоголоса переполняются искусственным возмущением.
— Нужно знать, что происходит, — говорит Галина.
«Нет, — думает Анна, — не нужно. Можно волевым решением не позволять этому яду литься тебе в уши. Андрею не поможет, если я стану это слушать. Я должна думать о нем, а не об этих сумасшедших. Я хочу мысленно дотянуться до него. Если он думает обо мне в тот же миг, что я думаю о нем, наши мысли могут соприкоснуться».
— Галя, — произносит она вслух. — Как ты думаешь, Андрей уже получил те деньги?
— Должен был к этому времени.
— Но от него пока не было ни слова. Ни единого.
— Иногда заключенных лишают права переписки.
— А могут они в таком случае получать посылки, как думаешь? И отдают ли им их письма?
— Я не уверена.
Этот разговор повторялся уже много раз. Каждый раз они приходят к одним и тем же выводам — точнее, к их отсутствию, — и все-таки эти вопросы возникают в голове Анны каждое утро, как только она просыпается.
Малышка вдруг выпускает сосок и начинает кричать. Анна укачивает ее и пытается снова приложить к груди, но та яростно мотает головой. Кожа ее сначала наливается розовым, потом багровеет. Кулачки молотят воздух.