— Пока еще ничего не случилось. Черт возьми, я же врач! Русов попросил меня провести обследование, только и всего. Из этого много не состряпаешь. Если у ребенка артрит, трудно обвинить в этом врача.
— Однако именно это они и сделают. Для них не составит труда выставить тебя преступником только потому, что ты его лечил. Если что-то пойдет не так — пожалуйста! Ты готовый козел отпущения. Назначил не те анализы, или в них вкралась ошибка, или еще что-нибудь. Русов это знает. Лена это знает. Она пытается тебе помочь, но ты и слушать не хочешь. Отказываешься признать, во что все это выльется, потому что ты слишком порядочен и думаешь, все вокруг такие же, как ты.
— Я понимаю, — тихо произносит Андрей. — Только выбора все равно нет. Ну уедем мы на дачу, и что? Все знают, где у нас дача, так что это не решение вопроса.
— Мы могли бы уехать в Иркутск.
— Аня, ты серьезно? И что, скажи на милость, мы там будем делать?
— Мы могли бы пожить у твоего дяди. Ты рассказывал, у него две комнаты, а мальчишки уже выросли и живут отдельно, разве не так? Они семья. Они могли бы помочь нам, пока мы не найдем работу.
— Это безумие, Аня. Ты наводишь панику. У нас нет необходимых документов, никто нас там просто так не пропишет. Мы живем здесь, в Ленинграде, здесь наша работа. Вся наша жизнь здесь. Ты предлагаешь все бросить и бежать, разрушить все, что нам удалось построить, только потому, что у меня могут возникнуть — но не факт, что возникнут — проблемы на работе?
Анна тяжело вздыхает. Ей ясно, что он прекрасно ее понимает, но предпочитает делать вид, что не понял.
— Мы должны паниковать. Людей уничтожали, и все потому, что они не запаниковали вовремя. Думали, что с ними этого не случится.
Он чувствует, как судорожный вздох сотрясает ее тело.
— Анна. Аня!
Он обвивает ее руками и крепко сжимает в объятьях. Ее податливое тепло обволакивает его. Он мог бы полностью раствориться в ней, исчезнуть, спрятаться, как она того хочет. Он мог бы остановить мир, который толкает их в противоположную сторону от того места, где им хочется быть.
— Аня!
Она снова вздыхает, но уже по-другому. Прильнув к нему всем телом, она жаждет его прикосновений, жаждет растаять и разомлеть от его ласк. Он вдыхает запах ее волос, шеи. Она по-кошачьи выкручивается из его объятий, и, лизнув лицо, ныряет вниз, целуя живот вдоль дорожки темных волос, спускаясь ниже. Она трется об него лицом, пока он не начинает стонать в голос.
— Тсс, Коля услышит, — по привычке шикает она из глубины постели.
Но ему уже все равно. Их обоих уносит далеко и от этой скрипучей кровати, и от подслушивающих стен, туда, где они всегда вместе и всегда в безопасности.
4
Наутро Андрей почти уверен, что накануне они с Аней взвинтили себе нервы из-за полной ерунды. Подумаешь, большое дело: Русов попросил осмотреть ребенка. А они сразу впали в панику. Причем слишком легко, и чести им это не делает, уговаривает он сам себя, шагая на работу пасмурным серым утром. Позже туман развеется, и день будет хорошим, хоть и не слишком жарким. Он не против — душные, с высокой влажностью дни плохи для его пациентов. Вся больница готова прорваться еле сдерживаемым раздражением, когда градусник достигает отметки в тридцать градусов.
Каблуки звонко печатают шаг по тротуару. Аннушка отдала его ботинки в починку, сделать накат, и сапожник поставил ему металлические подковки, как ребенку. Но Андрею нравится звук.
В плохую погоду он бы поехал на трамвае, но в такое утро пройтись часок быстрым шагом — как раз то, что нужно, чтобы в голове прояснилось. Все будет в порядке. А сосущая пустота в животе — просто от того, что он ничего не ел. Они проспали. Аня металась по квартире, и им едва хватило времени выпить по стакану чая.
Мальчик — пациент; он нуждается в постановке диагноза и лечении. И не просто нуждается, а имеет на это право. К Русову все это больше не имеет никакого отношения.
Перед дверью в отдельную палату сидит милиционер в форме МГБ, один из людей Волкова. Андрей едва удостаивает его взглядом. Он слышал, что такое бывает, хотя большие начальники, как правило, лечатся в закрытых клиниках или на дому. Но с детьми — дело другое. Андрей стискивает челюсти от злости: мальчик болен, а они сажают громилу ему под дверь.
Под стекло на двери всунута бумажка с единственным напечатанным на ней словом: «Волков». Информация, угроза, предостережение? Вероятнее всего, и то, и другое, и третье.
— Ваши документы, — говорит милиционер, протягивая руку.