— Это касается нового пациента. Сложный случай.
Андрей кивает.
— Хотите, чтобы я взглянул на него?
Лицо Русова искажает кривая улыбка.
— Вопрос тут не столько в диагнозе, — говорит он, пытаясь держаться со свойственным ему апломбом, — сколько в том, какие именно исследования необходимо назначить на этой стадии. В данном конкретном случае нужно быть на сто процентов уверенным, прежде чем предпринять следующий шаг.
— Не убежден, что понимаю вас. Каковы ваши первоначальные выводы?
Русов внезапно издает резкий лающий смешок, и теперь он выглядит почти как дикарь. Кажется, даже его короткие волосы встали дыбом.
— Мои «первоначальные выводы» состоят в том, что пациент — это сын одного… чрезвычайно влиятельного лица.
— A-а. И сколько лет мальчику?
— Десять.
— И у него проблемы с суставами, так? Вы поэтому обратились ко мне?
«Почему Русов никак не перейдет к делу?»
— Он сын Волкова, — резко бросает Русов.
— Волкова? — Боже мой! Это же одна из тех фамилий, которую достаточно лишь назвать… Как Ежов или Берия… Сердце Андрея заколотилось, в горле пересохло. Прежде чем продолжить, он откашливается. — Того самого Волкова?
Русов только кивает, а затем поспешно выкладывает:
— Проблема с суставом, да, я практически уверен в этом. Припухлость, краснота и так далее, боль в сочленении, на ощупь горячий. Поэтому я пришел к вам. Все симптомы указывают на ювенильный артрит, а вы специалист по нему. Никаких анализов я не брал, это всего лишь мое предположение, — торопливо добавляет он.
— Вы хотите, чтобы я его осмотрел.
— Если сможете. Если сможете, дорогой мой, уверяю вас, я буду бесконечно признателен.
«Дорогой мой»? «Бесконечно признателен»? Сдержанный, компетентный Русов по-прежнему обливается по́том. Он никогда не говорит в таком тоне. Что, черт возьми, вообще происходит?!
Дует теплый и приятный ветерок, но Андрея обдает холодом прозрения. Он понимает, что все намного хуже, чем рассказывает Русов. Видимо, ребенок серьезно болен. И этот трус хочет, чтобы Андрей осмотрел мальчика, забрал дело, назначил исследования и затем огласил свой вердикт семье. Русов готов на все, лишь бы не стать глашатаем дурных вестей для Волкова. Не Русова будет вспоминать Волков с холодной, жесткой яростью, которую такой человек испытывает ко всему, что не поддается его контролю.
Русов бросает окурок, втаптывает его в дорожку и каблуком разравнивает над ним гравий. Андрей ничего не говорит. Он ловит себя на том, что разглядывает листья липы так, будто ни разу в жизни их не видел. Они такие свежие, полные сил. Удивительно, но деревья всегда выглядят так, будто были здесь вечно, даже если ты помнишь, как женщины засыпали землей их голые корни.
Русов откашливается.
— Я вдруг понял, что вполне мог что-то упустить из виду. Есть риск двинуться в неправильном направлении — например, назначить не те анализы. В случае, имеющем такое значение для… для больницы, мы не можем допустить ни малейшей оплошности.
И ведь у него хватает совести говорить это с таким видом, будто именно Андрей отказывается думать о благе всего коллектива! Андрей в ответ смотрит на него без всякого выражения. Русов опускает глаза.
— Например, — бормочет он, — например, вспомните хотя бы тот случай с селезенкой девочки.
Сейчас он унижается, но как же он возненавидит Андрея, когда все это закончится. Нет худшего врага, чем человек, которому однажды пришлось умолять вас о помощи.
С другой стороны, что, если Русов и впрямь что-то просмотрел? Он педантичен, но ни на шаг не отступает от инструкции. И если он отдает себе в этом отчет, возможно, он не так самонадеян, как кажется… В таком случае он делает именно то, что нужно в данной ситуации: сверяется с мнением коллеги.
— Вы мне до сих пор так ничего и не рассказали о ребенке, — говорит Андрей.
Русов снова откашливается. Рука его тянется к карману с сигаретами, но тут же безвольно опускается вдоль тела. Он в упор смотрит на Андрея ничего не выражающим взглядом.
— Я подумал, что для вас будет лучше рассмотреть этот случай с чистого листа.
Поднявшийся ветер шевелит кроны лип.
«Помедли с ответом, — шепчет Андрею внутренний голос. — Не ввязывайся в это. По крайней мере, не сию же минуту». Он понимает, что настал момент, который может бесповоротно изменить всю его жизнь. Вероятнее всего, ему не удастся устраниться от этого дела. Если оставить все прочее в стороне, все равно есть больной ребенок, который нуждается в наилучшем лечении. Что, если Русов опять ошибся?