— При всем моем уважении, так у нас дела не делаются.
— Больничный протокол, да? Об этом вам нечего беспокоиться. Слушайте меня: мне понравилось ваше личное дело. Вы служили в народном ополчении. Работали во время блокады. Но вы ведь не ленинградец?
— Родился я не здесь.
— Да. Родились вы в Иркутске. Сибиряк, точно? Вы не считаете, что Ленинград — единственный город на земле. Ваши родители изъявили желание сюда переселиться.
Андрей рассматривает свои руки. Он едва может поверить, что они ведут подобный разговор. У ребенка нашли опухоль кости нижней конечности. Волков умный мужик. Несомненно, он должен понимать, что это значит. Однако, пожалуйста, вот он сидит и пересказывает ему содержание его личного дела, как на…
«Не думай об этом!»
— Как я уже говорил, я сам пережил блокаду, — продолжает Волков, словно теперь, в обмен на биографию Андрея, он решил пересказать ему свою собственную. — Поэтому ленинградцам не в чем меня упрекнуть, впрочем, как и вас. Но родился я в Красноярске.
— Правда? — Андрей невольно испытывает прилив симпатии к земляку. Возможно, Красноярск и отстоит от Иркутска на четыреста километров, но по отношению к Ленинграду оба они находятся в другой вселенной.
— Отзывы о вас отличные, — говорит Волков.
— Я всего лишь обычный врач.
— Вот именно! — Волков одобрительно улыбается. — То, что надо. Народу не нужны космополитические претензии. Люди хотят иметь дело с обычными, преданными своему делу специалистами. За вами закрепилась репутация превосходного диагноста, и процент положительных исходов лечения у вас очень высок.
Андрей видит, что Волков и вправду забыл, что здесь он находится лишь в качестве отца, у которого серьезно заболел ребенок. Он смотрит в пол, чтобы не встретиться с ним взглядом в тот момент, когда тот снова об этом вспомнит. В комнате повисает молчание. Запах сирени становится удушливым.
— Мой мальчик хочет, чтобы его лечили вы, — говорит Волков. — Вы ему понравились. Он думает, что вы здесь самый лучший доктор, не то, что эти ваши Русов или Бродская.
— Простите, но хирург, которого я порекомендовал бы для проведения операции, как раз Рива Григорьевна Бродская. Она не только первоклассный хирург-ортопед, но и обладает необходимым опытом в оперировании… опухолей. К тому же она работала детским врачом-ортопедом. Подобное сочетание факторов в данном случае бесценно.
Волков прикрывает глаза.
— Не нравится мне ее внешность, — говорит он.
Андрей наклоняется к нему. Это риск, но он готов на него пойти.
— Может, подумаете еще раз? В случае вашего сына — если по результатам биопсии понадобится еще одна операция — крайне важно, чтобы хирург мог правильно оценить размер и границы опухоли уже при заборе образца ткани. В этом случае его дальнейшие решения будут базироваться на прочных основаниях. Понятно, что гистологическое исследование — дело патологоанатомической лаборатории, однако опытный хирург может сделать определенные выводы уже при проведении биопсии. По моему мнению, Бродская — идеальная кандидатура.
— Но есть и другие.
— Безусловно. Но, в конечном счете, это вопрос доверия. Я верю, что принятые ею клинические решения будут наиболее точны и беспристрастны.
Волков медленно кивает.
— То есть вы полностью уверены, что хотите только Бродскую, и никого другого.
— Как вы и сказали, есть другие хирурги. Но если бы дело касалось моего сына… — Он внезапно осекается, понимая, что ступил на опасную территорию. С такими людьми нельзя допускать и намека на то, что у тебя есть частная жизнь, потому что любую личную информацию они с легкостью обратят в оружие против тебя.
— У вас есть сын?
— Приемный, — говорит Андрей, потому что так проще, чем каждый раз объяснять, кем ему приходится Коля. «Младший брат жены» звучит странно.
— A-а. Так вы говорите, все нужно сделать как можно быстрее?
Андрей не помнит, чтобы он это говорил. Возможно, разъяснения Волкову по этому поводу дала Бродская.
— Да. Биопсию нужно сделать завтра, чтобы скорей получить результаты и начать лечение. Медицинская карта Юры у нас. Насколько я помню, у него нет никаких противопоказаний к наркозу или хирургическому вмешательству, тем не менее все это нужно еще раз проверить. Его должны будут осмотреть анестезиолог и хирург.
— Так у вас уже все спланировано, — говорит Волков. Выражение его лица по-прежнему жесткое и подозрительное, но Андрей уверен, что сейчас он думает только как родитель. Страх и злость, прорывающиеся в его голосе, испытывал бы любой отец, будь он на его месте. Врачу приходится быть осторожным в плане заявлений, потому что процедура, которая тебе кажется рутинной, даже отдаленно не представляется таковой семье больного. В конце концов, резать ребенку ногу — чудовищно. Для отца тело сына, в которое вонзается скальпель, дороже собственных плоти и крови.