Андрей ничего не говорит, смотрит на мать, переводит взгляд обратно на Волкова. Между ними возникает молчаливое взаимопонимание, и Волков говорит:
— Поля, я хочу, чтобы ты пошла к нашему сыну. Он проснется и будет о тебе спрашивать.
Она встает. Остатки краски сбежали с ее лица, глаза пусты от потрясения.
— Прими валерьянки с водой. Не нужно расстраивать ребенка.
Она кивает, роясь у себя в сумочке.
— Я вызову для нее медсестру, — говорит Андрей и тянется к телефону.
Когда они остаются одни, Волков закуривает папиросу. Руки у него не дрожат.
— Я не слишком много знаю о раке, — произносит он. — Так что вы намерены предпринять?
— Боюсь, существует лишь единственный способ…
— Ампутация, — быстро говорит Волков, как будто ему невыносимо услышать это слово от кого-то другого.
— Это единственный способ остановить распространение опухоли. Остеосаркома — очень агрессивный вид рака.
— Агрессивный? — Это слово подбрасывает Волкова на ноги. Он нависает над Андреем с черным от гнева лицом. — Вы говорите, что собираетесь отрезать моему сыну ногу, — это не агрессивно?
Андрей выдерживает его взгляд.
— Да, все очень плохо, — говорит он. — Я это знаю.
— Вы не знаете. Не можете знать. У вас нет сына.
«Он хочет убедить меня, что в курсе, кем мне приходится Коля. Пусть это звучит как угроза, но это просто неприкрытое горе отца».
— В этом сезоне у него был хороший шанс пройти в команду первой лиги.
— Он мне говорил.
— Он не сможет играть ни за какую команду, прыгая на одной ноге. Он превратится в калеку!
— Он снова научится ходить.
— Ходить? Что, на костылях? На деревянной ноге?
— После операции Юре потребуется вся мыслимая помощь. От всего персонала здесь, но в первую очередь — от вас и вашей жены. Если вы будете считать его калекой, он станет калекой.
Лицо Волкова искажается. Он сжимает левую руку в кулак и изо всей силы бьет ею по правой ладони. Затем еще, и еще раз. Он потеет. Звериный запах его пота заполняет всю комнату.
— Тогда скажи, ты сделаешь это? Будешь тем, кто отпилит ногу моему сыну? — цедит Волков сквозь зубы.
— Я не хирург-ортопед. Как я уже говорил раньше, операцию проведет доктор Бродская.
— Расскажи мне. Что они делают с ногой, когда отрежут? Просто выбрасывают?
Андрей понимает, о чем он. О, эта драгоценная нога! Крохотные ступни и пальчики, с которыми ты играешь, когда мальчик совсем еще малыш. Потом он учится ходить, учится бегать. Учится бить по мячу. «Нет, не так! Так только девчонки пинают. Смотри, как надо!» Учится вести мяч, делать передачу. Младенец, лежащий на одеяльце, дрыгающий ножками на солнце. Эти пухленькие, без малейшего изъяна ножки, еще не ступавшие по твердой земле.
— Лучше ему умереть.
Андрей по-прежнему молчит. Да и что он может сказать? Весь его труд врача основывается на предпосылке, что жизнь предпочтительнее смерти, но он в курсе, через что мальчику предстоит пройти, чтобы начать жизнь заново, поэтому, даже едва зная Юру, Андрей готов спасовать.
— Страдание и снова страдание — и все для того, чтобы в итоге остаться калекой.
— Но это даст ему шанс выжить.
— Выжить — да. Но выживание не то же самое, что жизнь.
И снова наступает долгое молчание. У Андрея в три начинается следующий амбулаторный прием, а уже без пятнадцати. Обычно перед ним, во время обеденного перерыва, он просматривает медицинские карты. Его сознание заполняют образы переполненной приемной, где матери (это почти всегда матери) ждут вместе с детьми, которым велено «вести себя хорошо». Многие будут одеты в свои самые нарядные платья и костюмчики. Волосы девочек заплетены в косички, уши мальчиков красные от тщательного мытья. «Ты же не хочешь, чтобы доктор подумал, что ты грязнуля?» Те, кто пришел на прием в первый раз, будут напуганы. Его главная задача на первом приеме — унять их страхи и начать выстраивать взаимоотношения, которые должны стать достаточно прочными, чтобы выдержать предстоящее лечение, обычно долгое и болезненное, требующее от родителей полной отдачи, а от детей — готовности к сотрудничеству. Нельзя думать, что эти отношения сложатся сами собой. Их нужно подготавливать, начиная с того момента, когда ты впервые встречаешься взглядом с ребенком, потом смотришь на мать и ободряюще улыбаешься.