А после обеда агроном города Елена Михайловна Соловьева ходила с козой и саперной лопаткой по пустырям на задворках сгоревших домов, в которых когда-то размещались главные районные учреждения, и мерила землю.
Она с наступлением весны получила новую нагрузку: распределить между липнинскими гражданами земельные участки под огороды. Если кто ее и видел на этих пустырях, тот подумал, что она кому-то отмеряет огород.
Никто не видел, как в старый, осыпавшийся, заросший прошлогодними лопухами окоп около сгоревшего Ольховского дома, скользнула ее лопатка и какой-то сверток.
А в сумерках обе подруги подошли к другому сгоревшему дому — тому, где раньше были райисполком и райзо.
И снова никто не видел, как они спрыгнули в длинную зигзагообразную траншею — ту самую, которую они копали прошлым летом, пробрались через все полуосыпанные зигзаги через два двора и добрались до самого конца, до фундамента, который один только и уцелел от Ольховского дома.
Фундамент этот немцы накрыли крышей и использовали старый овощной склад в качестве тюрьмы.
Солнце заходило. Погода была тихая, теплая. Было слышно, как на соседнем дворе разговаривали немцы, фыркали лошади.
Подруги принялись откапывать ту самую яму, которую они случайно обнаружили в прошлом году. Края окопа осыпались и надежно ее замаскировали.
Но, чтоб добраться до дырки, надо было убрать всю осыпавшуюся землю, а ее было немало.
Работали в тесноте, по очереди, сменяя друг друга, перебрасывая землю тут же, внутри окопа.
— Поповна! — шепнула Маруся, не выдержав молчания. — А ведь пригодилась наша дырка!.. Совсем по способу графа Монтекристо!..
— Молчи ты, графиня Монтекристо!.. Еще неизвестно, тут ли Евдокия Николаевна — за день ее могли перевести куда-нибудь…
— Она там! Если бы перевели, Витька мне сказал…
— Если бы имел возможность…
— Как тут много осыпалось!..
— Тише! Может быть, ту яму давно изнутри закопали, и мы напрасно стараемся…
Почти вся короткая весенняя ночь пошла на то, чтоб прочистить осыпавшийся окоп и прорыть лазейку под фундамент.
Наконец, лопата в руках Лены прошла под фундамент насквозь. Сомнений больше не было: яма существовала, засыпать ее никто не додумался.
— Аленушка, давай я полезу!
— Некогда тут местами меняться! Жди здесь!
И Лена, сдвинув внутрь часть земли, на четвереньках полезла под фундамент.
Яма была пуста, как и год тому назад. В подвале царила абсолютная темнота: два маленьких окошка, существовавшие в прошлом году, теперь были заделаны и засыпаны снаружи.
Лена ощупью вылезла из ямы на пол подвала и прислушалась: в другом конце подвала кто-то тихо стонал.
Она осторожно, нащупывая каждый шаг, пошла на этот стон, держась рукой за мокрую каменную стенку.
— Евдокия Николаевна! — позвала она шепотом, когда ей показалось, что стон уже недалеко.
— Кто здесь? — послышался из темноты слабый, дрожащий голос, в котором явственно звучал испуг.
Еще вчера смелая партизанская разведчица бесстрашно стояла на допросе перед жандармами и полицаями, и те дивились ее твердости, но здесь, в полной темноте, этот неожиданный шепот так ударил по ее взвинченным нервам, что она еле удержалась, чтобы не закричать от ужаса.
— Свои!.. Друзья!.. Только тише!..
— Где вы? — передохнув, прошептала Евдокия Николаевна; уверенный голос неожиданной гостьи несколько успокоил ее, но все же ее сердце колотилось так, что казалось, на этот стук вот-вот сбегутся все немцы и полицаи, какие только есть в Липне в наличии…
— Идите по стене ко мне навстречу!..
Через несколько бесконечно долгих минут пленница и освободительница в темноте натолкнулись друг на друга.
Было слышно, как на улице, за запертой дверью, немецкий часовой ходит взад и вперед и мурлыкает намозолившую уши «Лили-Марлен»…
Лена взяла Евдокию Николаевну за руку и повела ее за собой вдоль стены, ощупывая ногой землю.
— Лезьте вниз в яму, потом в дырку под фундамент!.. Маруся, ты здесь? Дай Евдокии Николаевне руку!..
Когда все выбрались из подвала в зигзагообразную траншею, на востоке уже разливалась широкая розово-желтая полоса зари.
— Утро! Как мы долго возились!
При бледном свете восходящего солнца они рассмотрели, что платье Евдокии Николаевны было в клочьях и окровавлено, волосы растрепаны, а под глазом красовался огромный синяк.