Лена зачерпнула ведром воды и… вылила ее обратно: взрыв перепахал берега и дно реки, и вода была бурой от грязи. Лена пошла по берегу вверх по течению, пока не нашла сравнительно чистую воду; там она снова зачерпнула, отпила несколько глотков и понесла воду туда, где стояли их телеги.
Пройти было трудно: везде были поломанные телеги, мертвые и раненые люди и скот: не все летчики были одинаково метки — если одни бомбы разбили мост и уничтожили множество немцев, то несколько других попали прямо в гущу беженского лагеря.
Наконец, Лена нашла место стоянки своих подвод.
У телеги было выбито дно, вещи разбросаны в разные стороны, два колеса поломаны, и около этих ломаных колес лежал Венецкий, весь залитый кровью.
— Николай!.. Милый!..
Лена бросилась к нему.
Но одного взгляда было достаточно, чтоб понять, что помочь невозможно, что это конец, смерть…
Николай разорвало почти пополам, оторвало ему обе ноги и превратило нижнюю половину тела в кровавую кашу из мяса, костей, внутренностей и клочков одежды.
Но, по неизяъснимой прихоти природы, он был еще жив… даже в полном сознании, смотрел широко раскрытыми глазами и даже слабо улыбнулся, увидав Лену.
— Хоро… шая… моя… это… хорошо… Так лучше… Умереть… и все… Умная бомба… — прошептал он еле слышно.
Лена приподняла его уцелевшую голову, прижала к груди и крепко поцеловала.
Его побелевшие губы чуть-чуть шевельнулись в ответ на этот прощальный поцелуй и стали холодеть, по лицу прошла легкая судорога, и голова его в руках Лены отяжелела.
Она смотрела на любимое лицо, на которое уже легла тень вечного покоя; глаза были открыты, но уже ничего не видели…
Лена не плакала, она сидела на земле, неловко подвернув ногу, положив на колени мертвую холодеющую голову Николая и перебирала пальцами его волосы. Она сама не знала, сколько времени так просидела…
Паника, вызванная бомбежкой, улеглась. Саперы начали наводить понтонный мост. Раненых немцев забрала санитарная машина; мертвых немцев взяла другая машина, с черным брезентовым верхом; раненых русских кое-как перевязали родные и соседи…
В стороне, под горкой, человек десять мужчин, в том числе Прохор Гнутов, рыли большую яму. Лопат нашлось только три, копали по очереди.
Когда солнце стало клониться к закату, они собрали мертвых и опустили в братскую могулу двадцать три человека; в их числе лег в землю бывший липнинский бургомистр Николай Сергеевич Венецкий.
Над могилой насыпали невысокий холмик. Гнутов подобрал доску, оторванную взрывом от моста.
Несколькими ловкими ударами топора он сделал из нее крест, потом намочил его и по мокрому дереву химическим карандашом написал двадцать три фамилии. Венецкого он записал первым.
Крест воткнули в рахлую землю.
— Ермолаич!.. Что с ней-то делать будем? — спросила Дарья, указывая на Лену, которая молча и безучастно сидела в стороне со сложенными на коленях руками. — Она как каменная стала…
— Оно и понятно!.. Такого человека потерять!.. Золотой человек был Сергеич!.. Ты ее, Даша, не трогай, ей словами не поможешь…
— А что же делать?
— Погоди!.. Я, кажется, придумал…
Прохор подошел к Лене и осторожно тронул ее за плечо.
— Михайловна! Мы их похоронили, теперь бы панихиду отпеть по ним, хотя самим, без попа… Пойдем-ка!
Глаза Лены оживились, она кивнула головой, молча встала и пошла к могиле.
— Начинай, Михайловна! Я все хотел вспомнить, как «Благословен еси Господи» поется, да начало забыл…
Лена запела. Ее голос звучал уверенно, ровно, спокойно, ровнее и спокойнее, чем когда-либо ранее…
— «Святых лик обрете источник жизни, и дверь райскую да обрящу и аз путь покаянием…»
Гнутов тоже пел, но его голос дрожал, прерывался, он смахивал рукой слезы.
— «Агнца Божия проповедавше, и заклани бывше, якоже агнцы, и к жизни нестареемей святии…»
К поющим присоединился резковатый дискант Дарьи и еще несколько не совсем уверенных голосов.
— «В путь узкий ходшие прискорбный, вси в житии крест свой, яко ярем вземшие…»
Толпа беженцев окружила группу поющих. Многие плакали.
Лена твердо и уверенно вела хор, ни разу не сбилась, не забыла ни одного слова; ее голос ни разу не дрогнул, ни разу не сорвался…
— «Несть свят, якоже ты, Господи, Боже мой»…
На востоке снова послышался зловещий гул самолетов.
— «Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею»…
— Летят! Опять летят!.. — послышались голоса, и многие побежали прятаться.
— «Со святыми упокой, Христе, души раб твоих»…