При смене комендатур Катковская осталась в должности комендантской прачки, хотя сама лично она только принимала и приносила белье, а стирала его жившая у нее в доме из милости баба-погорелка.
После внезапного падения Баранкова любвеобильная Фруза стала подыскивать себе нового возлюбленного, побогаче и починовнее, и у ней сразу же явилась мысль завладеть самой яркой звездой на липнинском небосклоне — новым бургомистром Венецким.
И вот в один из первых дней его правления она явилась к нему в кабинет, нарядная, кокетливая и веселая.
— Здравствуйте, Николай Сергеич! Поздравляю вас!
— С чем? — удивленно спросил Венецкий.
— С новой должностью! Наконец-то у нас будет настоящий бургомистр, не то, что этот старый дурак!
— Однако, вы в гостях бывали у этого «старого дурака», — не выдержал «настоящий бургомистр».
При первом же взгляде на посетительницу в его памяти живо всплыла безобразная сцена, разыгравшаяся в доме Сальникова, когда он ходил туда за справкой; ярко вспомнилась физиономия пьяной Фрузки, которая сидела рядом с Баранковым, хохотала над его остротами и горланила песни.
— Что вы, Сергеич? И никогда к нему не ходила! Стану я ходить к такому дураку и пьянице!
Венецкий поднял глаза от какой-то бумажки, которую вертел в руках.
— Неправда! Я сам вас там видел, когда вы вместе с Баранковым собирались вешать всех жидов и коммунистов, и меня в том числе.
— Ах, что вы? Вы, верно, обознались!
— Я был трезв, Ефросиния Константиновна, — сухо сказал Венецкий. — И память у меня получше вашей, так что врать не стоит…
Катковская уже сама поняла, что врать не стоит.
— Ах, помню!.. Теперь помню!.. Я тогда к ним по делу пришла, а Иван (он же был такой нахальный) пристал ко мне, чтоб я выпила спирта… и я после совсем ничего не помню…
— Ну, а зачем вы ко мне пришли? — прервал Венецкий. — Неужели только поздравить?
Фруза поправила платок на голове и кокетливо улыбнулась.
— Выпишите мне, пожалуйста, хлеба!
— Разве у вас хлеба нет?
Фруза в ответ расхохоталась.
— Что вы, Сергеич? Это только у дураков, которые по сторонам зевают, нет хлеба; а я-то, слава богу, не дура!..
— Зачем же вам выписывать хлеб? — Венецкий говорил тихо, приглушенным голосом, еле сдерживаясь.
— Как зачем? Он же мне не лишний!.. Теперь хлеб вместо денег… А я работаю: комендантам белье стираю…
— За стирку белья коменданты сами с вами расплачиваются хлебом: это я сам видел, и не далее, как вчера…
— Это сухим-то, плесневелым?… Да разве это хлеб? Его свиньи есть не станут!..
— Свиньи, может быть, и не станут, а люди едят! А для того, чтоб на пекарне хлеб получать, вы слишком умны: его там и для дураков маловато!..
Фрузка вытаращила глаза, не сразу поняв смысл сказанного; потом сообразила и закричала визгливым голосом:
— Так я к коменданту пойду жаловаться!.. Я работаю! Я имею право хлеб получать!.. Еще чего придумали, каким-то лодырям давать, а рабочему человеку и хлеба нет!..
Венецкий встал из-за стола, подошел к Фрузе, взял ее сзади за плечи, повернул и слегка подтолкнул к двери.
— Идите домой, умная женщина, и больше ко мне с подобными просьбами не являетесь! — сказал он, не повышая голоса. — И имейте в виду: если не хватит хлеба дуракам, я у вас отберу, а их накормлю! Идите!..
Фруза Катковская шла домой, раскрасневшись от злости, и ругательски ругала «Ленку-агрономшу», которая, по ее мнению, выхватила у нее из-под носа бургомистра.
— Если бы не это стерва, разве бы он меня так оскорбил? — рассказывала она всем своим знакомым. — Это все она ему про меня набрехала… Мне еще ни один мужчина не отказывал, что бы я не попросила…
Но про то, что после этого случая, по неизъяснимой прихоти ее сердца, молодой и красивый бургомистр стал ей нравиться еще больше, чем прежде — она не рассказала никому.
Потерпев неудачу с попыткой приворожить Венецкого, она решила снова обратить свои чары на немцев, но Шварц был к ее любезностям совершенно невосприимчив, а Раудер держал себя слишком неприступно, и ей пришлось удовлетвориться «долмечером» Конрадом.
В результате этого и появились в отчете мельника вышеупомянутые строчки.
Из-за этих двух пудов хлеба Венецкий потратил полдня на бесполезную словесную войну: он разнес Терещенкова, поругался с Конрадом, объяснялся с Раудером (Шварц в этот день куда-то уехал), но в конце концов ему пришлось уступить: хлеб, полученный на мельнице, у Фрузки остался, и бумажка на ежедневное получение хлебного пайка из пекарни ей тоже была выписана, хотя без подписи бургомистра, зато с подписью коменданта.