Незнакомец обернулся, и на Лену взглянули большие серые глаза, очень знакомые: такие глаза всегда на нее смотрели, когда ей случалось увидеть в зеркале свое собственное лицо…
— Отец!..
Тут случилось непредвиденное.
Лена, никогда не плакавшая при людях, ни разу не вскрикнувшая под побоями отчима — вдруг страшно разрыдалась…
— Деточка моя хорошая!.. Не плачь, не надо! — пробовал Михаил Степанович утешать бившуюся в рыданиях дочь; он совсем растерялся и от этих неожиданных слез, и от нелюбезного приема тещи.
А Надежда Фроловна продолжала его попрекать:
— Ну, вот видишь, расстроил девку!.. Она у нас нервная, ей вредно волноваться, а ты… Уезжай ты, бога ради, не смущай людей!.. Ведь послали тебе развод, чего тебе еще надо?!..
— Хорошо, я уеду! — тихо проговорил незванный гость и, наклонившись, поцеловал Лену.
— Прощай, дочка!..
Но в ту же минуту он почувствовал, что тонкие детские пальчики вцепились в его руки и сжали их с такой силой, какой никак нельзя было предположить в хрупкой одиннадцатилетней девочке…
— Я поеду с тобой!..
И Лена настояла на своем: с вечерним поездом они уехали оба — отец и дочь.
Бабушка, внезапно воспылавшая любовью к внучке, ни за что не хотела ее отпускать; Нина Васильевна молчала: у нее теперь уже была другая дочь, маленькая Любочка, уже не «поповна», а Андреевна, хорошенькая, толстенькая девчушка, недавно начавшая ходить, и ей теперь принадлежала вся любовь, все внимание, все заботы матери, а угрюмая, нелюдимая старшая дочь только постоянно бывала причиной семейных раздоров…
Решил вопрос Андрей Петрович.
— Теперь каникулы — пускай съездит погостить к Михаилу Степанычу… — и потихоньку добавил по адресу тещи: — Как хлебнет она там с папашей лиха — сама назад прибежит!..
Но он ошибся: назад Лена не прибежала; в красивый дом с фруктовым садом на тихой улице города Родославля она уже никогда не вернулась.
Два года жизни вдвоем с отцом Лена впоследствии вспоминала, как самое счастливое, самое светлое и радостное время в своей жизни.
Отец Михаил поехал служить в деревню Выселки, в небольшую церковь, в которой после ареста прежнего священника более года не было служений; вероятно, по этой причине ее забыли разорить.
Они жили в полуразрушенной хатке, которая в дождь протекала, а в мороз промерзала; нередко жили впроголодь — но все эти житейские затруднения они переносили легко и бодро и даже не запоминали их.
У отца была любимая дочь, у дочери был любимый отец, у обоих было любимое дело, и все невзгоды быстро забывались.
В этой церкви не было псаломщика, и на возгласы отца Михаила отвечал с клироса звонкий альт его двенадцатилетней дочери. Постепенно там собрался большой и дружный хор добровольцев, но запевалой, чтицей и уставщицей по-прежнему была маленькая «поповна»; отец Михаил тоже часто в шутку величал свою дочь поповной, но теперь это слово, когда-то обидное, стало хорошим и милым.
Через два года церковь в деревне Выселки Родославльского района была разорена, а настоятель ее Михаил Степанович Соловьев — арестован и выслан, на этот раз уже не на три года, а на десять лет.
Лена осталась одно; ей было четырнадцать лет.
В ее судьбу вмешался сельсовет; на вопрос: есть ли у нее мать или родственники, она ответила: «нет никого».
Это была неправда, но она скорее согласилась бы броситься в реку, чем вернуться к отчиму и бабушке.
Ее поместили в детский дом и после экзамена определили в седьмой класс школы.
Вскоре после ее поступления детдом реорганизовался, ее перевели в другой детдом, где все люди были новые, и уже никто ничего не помнил о прошлом малообщительной воспитанницы Елены Соловьевой, а молчать она умела.
После окончания школы детдомовцев стали распределять кого куда; большинство попало в ФЗУ, а лучшим ученикам дали рекомендации для поступления в техникумы.
Техникумов, с которыми у детдомовского начальства была договоренность, было три: Днепровский педагогический, Дементьевский медицинский и Липнинский сельскохозяйственный.
Лена Соловьева, которая всегда была отличницей, до некоторой степени имела возможность выбирать.
Медицину она не любила, ее отталкивала сама обстановка больниц и амбулаторий.
Учителя уговаривали ее идти в педагогичсекий, уверяя, что она будет превосходной учительницей.
Но учителя всегда и везде должны придерживаться государственной религии, а в Советском Союзе такой религией является атеизм… Лена, христианка-церковница, не могла и не хотела ни изменять своим убеждениям, ни кривить душой.