С холодной высокомерной улыбкой она протянула ему скоросшиватель:
— Вот, пожалуйста, «Тор-Тэк».
Он надеялся, что она не найдет его, и практически вырвал папку из рук.
— Где ты, к черту, пропадала три дня? И почему не позвонила в воскресенье вечером, как обещала? Я ждал почти до половины второго.
— Сожалею, что причинила тебе беспокойство, Картер, — медленно произнесла она. — Я была занята уборкой того беспорядка, который ты навел.
— Три дня?
— Этот беспорядок был намного больше, чем обычно.
Повернувшись, Картер пошел к своему столу; Прескотт направилась к своему месту. Он отложил в сторону папку и посмотрел на нее.
— Полагаю, ты добилась от Анхелы подписания договора?
— Боюсь, что Анхела пока не может подписывать что-либо.
Она молча села в замшевое кресло напротив его стола.
— Если сможет вообще. Анхела сейчас в состоянии полного психического расстройства.
— Боже мой, — застонал Картер. — Когда это случилось?
В своей типично официальной манере Прескотт быстро пробежалась по событиям воскресной ночи.
Картер помолчал какое-то время. Он искренне жалел Анхелу. Он никогда не хотел, чтобы с ней случилось что-то дурное; она подарила ему столько приятных часов. В то же время он с содроганием подумал: что могло бы случиться, не имей Прескотт такого присутствия духа, такой трезвости ума. Его прежнее раздражение улетучилось, и он одарил ее своей благодарной улыбкой.
— Ты молодец, что додумалась поместить Анхелу в клинику «Мартингейл». Были какие-нибудь вопросы?
— Я все сняла. Шумная владелица дома заявила, что видела тебя несколько раз, но она сошедшая с ума хиппи, поэтому нам не надо беспокоиться по ее поводу. Она даже не знает твоего имени.
Ее рот искривился в улыбке.
— Кажется, Анхела сошла с ума, защищая свою репутацию.
— Похоже на то, — согласился Картер, его светло-серые глаза потемнели от сожаления. — Она была единственной женщиной из тех, кого я когда-либо знал, которая отдавала все, ничего не прося взамен.
Прескотт обиженно и ревниво выпрямилась. Какая другая женщина сделала для него столько, сколько она! За половину того, что она натворила ради него, она могла оказаться в тюрьме. И разве она когда-нибудь требовала от него что-либо взамен?
— Я нашла несколько вещественных доказательств, — сказала она ему, принимая, как обычно, для защиты холодный вид, — фотографии, любовные письма... — Она саркастически улыбнулась. — Не хочешь их сохранить?
— Боже мой, сожги их!
— Я уже это сделала.
Она спрятала их в сейф: решит позже, что с ними делать.
— Я убрала все, что могло тебя связывать с Анхелой.
— А что с ребенком?
— Я поместила ее в пансион. Монастырь «Святое зачатие» в...
— Я не хочу знать, где она.
— У него прекрасная репутация, — продолжала она. — Со старыми традициями. Монахини неохотно взяли ее из-за непонятного происхождения. Боюсь, что мы должны будем внести за нее компенсацию в пять тысяч долларов. И за начальное обучение девятьсот пятьдесят долларов.
Картер нахмурился, чувствуя снова странное раздражение. Он не мог понять, зачем надо ей беспокоить его из-за таких мелочей, как деньги.
Она сделала вид, что не заметила его реакцию.
— Конечно, мы могли бы поместить ее в государственный сиротский приют, но...
Он нахмурился еще больше, желая, чтобы она перестала говорить «мы».
— Я думаю, что мы в долгу перед ребенком и должны дать ей хорошее образование.
Он кивнул, соглашаясь.
— Только бы она не нашла пути вернуться ко мне.
— Я заверила каждого, кто интересовался, что ее отец был безымянной свиньей и два года назад погиб во Вьетнаме.
— Все оплаты счетов и все необходимые документы должны быть на твое имя.
Она пожала плечами:
— Я так и сделала.
На мгновение Картер почувствовал страшную ненависть к этой женщине. Если бы он был человеком, контролирующим свои эмоции, ему бы было понятно, что его раздраженное состояние было отражением его собственной вины. Картер не выносил чувства вины; такое ощущение к нему приходило намного реже, чем плохое настроение. Он напомнил себе, что Прескотт снова выручила его. Он наградил ее одной из самых обезоруживающих улыбок.
— Ты отлично сработала, Прес. Не знаю, что бы я делал без тебя.
— Ты же знаешь, что всегда можешь рассчитывать на меня, Картер, — сказала она, сияя от его легкой похвалы.
— Еще одна вещь, — добавил он. — Дай мне знать, когда Анхеле станет лучше.
— Анхела пробудет в «Мартингейле» недолго. В пятницу мы должны будем перевести ее в государственный психиатрический институт.
— Ты не можешь поместить ее в такое место, — возразил он. — Никто никогда не выздоравливал в таких гадюшниках и змеиных ямах. Даже если ты совершенно нормальный и не сходишь с ума, тебе уже гарантировано, что станешь таким, прежде...
Он оборвал себя на полуслове, осознав правильность намерений Прескотт.
— Я только думала о тебе, — сказала она. — Мы ничего не сможем сделать для Анхелы.
Картер уставился на Прескотт со смешанным чувством трепетного уважения и жуткого отвращения. Ее план был настолько же исключительным, насколько и дьявольски жестоким: пока Анхела не оправится от своего нервного расстройства, она не может угрожать ему. Если бы он не позволил охватить себя сентиментальным мыслям, он сразу должен был это понять.
— Конечно, ты права. Поступай, как считаешь нужным, — согласился Картер и почувствовал, что это еще одно звено в той цепочке лжи и предательств, связывающей его с Прескотт все крепче и крепче.
Держась только на вере, что мать любит ее и никогда не забудет, Лорис смогла выдержать ту первую страшную неделю в монастыре. Живя в атмосфере полной свободы, она, на беду, стала оспаривать твердые догмы монахинь и после этого жила в постоянном страхе сурового наказания, которое они обычно применяли за наиболее значительные поступки. Каждый день она все больше и больше скучала по маме, каждую ночь она призывала ее поспать с ней.
Не зная настоящую природу заболевания Анхелы, Лорис была убеждена, что ее мать очень скоро поправится. Кроме того, она помнила, что когда мать прошлой зимой заболела гриппом, то через неделю уже была на ногах.
Как раз прошла неделя, как ее мама заболела.
По воскресеньям учебный класс, где обычно ученицы ждали оклика своей фамилии, когда родители или родственники приходили навестить их, весь гудел от нетерпеливого ожидания. Лорис с трудом могла сидеть спокойно. Она всякий раз вскакивала, когда сестра Тереза заглядывала в класс, чтобы вызвать кого-то из девочек.
— А твоя мама сегодня к тебе не придет, — издевалась Мэри Элизабет, сидя за столом напротив. — И я знаю почему.
Повернувшись к Дебби, сидевшей рядом, она что-то прошептала ей на ухо. Глаза Дебби расширились, уставившись на Лорис. Хихикая, она быстро передала секрет девочке, которая сидела рядом.
Лорис не позволила им расстраивать себя: ведь в любую минуту может войти мама и забрать ее из этого страшного места. Она подскочила, когда снова увидела полное лицо сестры Терезы.
— Киган, — вызвала монахиня. — Стивенс и Дэвис.
Выходя, Мэри Элизабет через плечо кинула на Лорис враждебный взгляд.
К вечеру Лорис перестала вскакивать. Одно за другим все имена были названы, и девочки стремительно покидали комнату, пока она не осталась в ней совсем одна. Когда девочки стали возвращаться, она рассматривала в окно удлиняющиеся тени деревьев. Последняя из машин уехала.
— Что я тебе говорила, мисс Очаровательная кошечка?