Мэри Элизабет поставила блестящую, покрытую золотой фольгой, коробку с шоколадными конфетами.
— Может, теперь ты не станешь нами пренебрегать? — Ее голос звучал достаточно громко, чтобы привлечь всеобщее внимание. — Что у тебя есть, чтобы быть такой? Я все знаю о тебе. Ты — уб-лю-док. У тебя нет отца. А твою мать заперли в сумасшедшем доме!
— Не говори так о моей матери!
Стул Лорис издал ужасный скрип, когда она вскочила на ноги и бросилась к своей обидчице, ударяя, кусая и царапая ее. Хотя старшая девочка была крупнее и сильнее, только вдвоем одноклассницам удалось оторвать от нее Лорис.
— Это правда! — выпалила Мэри Элизабет — Сестра Тереза рассказала мне. А сестры никогда не врут!
В ту ночь Лорис обмочила свою постель.
Так как это было в первый раз, сестра Тереза сказала ей, что ее наказание будет незначительным: она должна будет стоять в углу во время завтрака и часа отдыха. Такое публичное унижение еще больше усилило ощущение того, что она отверженная, а также страха, что ее бросили. Когда на следующую ночь она снова обмочила свою постель, ее заставили стоять в углу во время ленча и обеда, а также во время всех занятий.
— До сих пор мы были очень терпеливы к тебе, Касталди, — кудахтала сестра Тереза, когда Лорис переодевалась в свою ночную рубашку. — Но если ты еще раз нарочно обмочишь свою постель, мы будем вынуждены преподать тебе урок, который ты никогда не забудешь.
— Я не обмочу постель, я не сделаю этого, — бормотала Лорис, пока монахиня отчитывала ее. — Я обещаю!
Мэри Элизабет подождала, пока сестра Тереза не отошла далеко, чтобы услышать ее и сказала:
— О, ты сделаешь это, зассыха. — Злобная улыбка скривила ее рот. — Вот увидишь.
Высокомерно тряхнув головой, словно она знала что-то, чего не знала Лорис, она отошла.
Мэри Элизабет и ее компания не упускали никакой, пусть маленькой возможности, чем-нибудь унизить Лорис, показно зажимая пальцами носы и произнося звуки абсолютного отвращения, каждый раз когда она проходила мимо них. В учебном классе однажды вечером они устроили большое представление, сев как можно дальше от ее стола. Когда Сюзанн, робкая девочка, которая по ночам скрежетала зубами, случайно почти подошла к стулу Лорис, Мэри Элизабет окликнула ее, предупредив:
— Ой, не садись туда. Неужели ты хочешь, чтобы тебя вырвало от вони?
Рука Сюзанн замерла в воздухе. Она всегда мечтала быть в дружбе с Мэри Элизабет. Союзничество с Лорис, даже случайное, уничтожит шанс, который у нее появился, и она подошла к другому столу. За это она была награждена благосклонной улыбкой Мэри Элизабет.
Закрыв книгу, Патриция Шварц вышла из своего угла и подошла к деревянному стеллажу, на котором лежали разнообразные игры. Она принесла одну из них Лорис.
— Ты любишь составлять картинки-загадки?
Лорис уставилась на нее, не понимая.
— Я не знаю... я никогда не делала этого.
— Это так интересно.
Патриция взяла стул и поставила его так, что теперь они с Лорис сидели рядом.
— Не садись сюда, — предупредила испуганным шепотом Лорис, — а то они возненавидят тебя.
— С некоторыми людьми, если они тебя не любят, ты не должна себя чувствовать оскорбленной, — объяснила ей Патси громким четким голосом.
И только для Лорис тихо прибавила:
— Не показывай им, что они могут ранить тебя. Это то, чего они добиваются.
Открыв коробку с картинками Бампи, она высыпала разноцветные ее фрагменты на стол. Шум, произведенный ими, увеличился из-за воцарившейся неожиданной тишины. Больше никто из девочек не осмелился ослушаться Мэри Элизабет, и теперь все ждали ее реакции.
— Пу...уй! — трагическим голосом воскликнула Мэри Элизабет, зажимая свой нос. — Как воняет, даже еще больше, чем всегда!
— «Пу», интересно, почему? — Патриция продолжала вынимать карточки на стол. — Ты что, опять пукнула?
Рот Мэри Элизабет скривился в злобной гримасе.
— Ты одна из тех, кто воняет. Христова убийца!
Патриция Шварц нежно улыбнулась.
— Жопа!
— А! Я все расскажу сестре Терезе. Как ты ругаешься!
Улыбка Патриции стала еще шире.
— Жополизка!
В компании Мэри Элизабет раздался общий стон, но другие девочки насмешливо, иронически засмеялись.
— Все твое нутро заключается в этом, — вдалбливала Патриция. — Задирать тех, кто меньше и слабее тебя, и лизать задницу сестре Терезе.
Теперь еще больше девочек рассмеялись. Лицо Мэри Элизабет становилось все красней, пока не стало такого же цвета, как и волосы. Она привыкла нападать, а не получать пощечины. Хотя она искала отходные позиции, но единственно, что она могла сделать, — это беспомощно капитулировать. Те немногие девочки, которые еще продолжали молчать, включая Сюзанну, неожиданно забыли свой страх и, вспомнив все насмешки и едкие замечания, которыми она их награждала, также рассмеялись.
— Посмотри, в этом нет ничего трудного, — дружелюбно сказала Патси, прикладывая один кусочек картинки к другому. — А теперь попробуй сама, Лорис.
Лорис решила, что кроме своей мамы, она теперь еще любит и Патрицию Шварц, как никто другой на целом свете. Так девочки стали лучшими подругами.
Приглушенные звуки, которые раздавались в комнате отдыха, заставили сестру Сицилию, учительницу музыки, растеряться. Заглянув в дверной проем, на одном из столов она заметила маленькую согбенную фигурку: это была девочка по фамилии Касталди. Она уткнулась головой в руки и плакала так горько, словно ее сердечко разбилось.
Молодая монахиня, чьи темные выразительные глаза казались слишком большими на худощавом лице, не могла не посочувствовать ей. Даже те ученицы, которых родители редко забирали по воскресеньям, уехали домой на рождественские каникулы. Лорис была единственным ребенком, оставшимся во всей школе. У нее был порыв положить руку на шапку кудряшек, которые не подчинялись даже стрижке.
Сестра Сицилия напомнила себе еще раз, что она не имеет права выражать свои эмоции никому из детей. Давая клятвы, она отвергала любые привязанности; монахине даже не позволялось ухаживать за растениями.
Она спрятала руки в широкие рукава своего платья.
— Иди, Касталди, — приказала она. — Иди и перестань плакать.
Вскрикнув, Лорис выпрямилась: она не слышала, как монахиня подошла к ней. Как ребенок, которого застали за проделками, она мгновенно перестала плакать. Она не была уверена, считался ли плач проступком, за который наказывают.
— Ты не должна впадать в уныние, — сказала сестра Сицилия. — Уныние есть грех против надежды. Ты должна молиться Богу, который всесильный и милосердный. Только он может сделать так, чтобы твоей маме стало лучше.
— Но я молюсь Ему. Я молюсь Ему все время. — Слезы упали с ее ресниц и покатились по щекам. — Но он не слышит меня.
— Бог всегда слышит, но иногда он хочет большего, чем слова. Ты должна сделать ему букет.
Лорис вытерла рукавом нос.
— Как это?
— Букет — это пучок различных цветов. Но твой должен быть сделан из добрых дел. Вот здесь, дай мне тебе показать.
Сев рядом с Лорис, молодая монахиня взяла лист бумаги и коробку с цветными карандашами.
— Ты знаешь, как рисовать цветок?
Лорис выпятила подбородок: она гордилась своими рисунками.
— Конечно.
Она нарисовала желтый кружок, закрасила его, затем вывела розовые петли лепестков вокруг него.
— Это маргаритка.
— Теперь каждый раз, как ты сделаешь доброе дело или неэгоистичный поступок, или принесешь какую-то жертву, ты нарисуешь цветок на листе, затем другой, третий, пока не получится целый букет.
— А сколько цветов мне надо для букета?
— Ты должна заполнить весь лист.
Лорис растерялась.
— Я не знаю, смогу ли я быть такой хорошей.
Сестра Сицилия спрятала улыбку.
— Ты должна постараться, потому что, когда ты закончишь свой букет, ты сможешь предложить его Богу, и Он ответит на твои молитвы, и твоя мама поправится.
— Он так сделает? Действительно?