Приняв стратегическое решение, Елизар начал подыскивать себе подружку. Однако ни гризетки, ни мидинетки, ни дамы света и полусвета, в изобилии проходившие мимо, никак не откликались на его телепатический призыв. Наконец, ему удалось поймать взгляд очаровательной субретки с импонирующим бюстом, юной и гибкой, как котенок.
Елизар мысленно перекрестился и подмигнул ей с видом завзятого бонвивана. Его избранница удивленно подняла брови, насмешливо оглядела Елизара с головы до злополучных носков и, расхохотавшись самым оскорбительным образом, проследовала дальше.
Елизар покраснел. Справедливости ради нужно сказать, что он сам ощущал какую-то неуловимую разницу между своим обликом и небрежно-элегантными парижанами, хотя его наряд был выбран в результате долгих и придирчивых примерок.
На нем был немнущийся костюм цвета лежалой лососины с рельефным узором из стилизованных бурбонских лилий, правда не по сезону теплый, самостирающаяся рубашка того сорта, который пользуется наибольшим спросом трубочистов и мусорщиков, и широченнейший галстук с изображением Эйфелевой башни. Весь этот чисто парижский шик венчала светло-желтая кожаная шляпа, последний крик моды. Ее Елизар время от времени использовал в качестве опахала, охлаждая потевший лоб.
Тем временем, Елизар сам был объектом пристального наблюдения. Какой-то тип, сидящий за соседним столиком, не спускал глаз с незадачливого ловеласа. Чувствуя на себе назойливое внимание, Елизар начал нервничать. Вообще, этот субъект ему определенно не нравился. Какое-то ничтожество. Впрочем, такое суждение было чисто интуитивным. В арсенале литературных приемов Елизара Пупко для ничтожеств мужского пола существовал детально разработанный стереотип. Низкий рост, худоба, жидкие волосы, нос пуговкой, гнилые зубы и бегающие глаза.
Ни под одно из этих определений незнакомец не подходил. Роста он был среднего, сложения коренного, нос длинный и мясистый; волосы черные и густые, глаза навыкате. Что же касается зубов, которые он постоянно скалил в приветливой улыбке, то таких Елизару еще встречать не приходилось. Видимо, дантист израсходовал при их изготовлении весь свой запас желтой краски.
После постигшей Елизара неудачи, незнакомец встал и, захватив свой стакан с каким-то пойлом, направился к столику нашего героя.
— Месье — турист?
Елизар обомлел. Дело в том, что, готовясь в заграничный вояж, он детально проштудировал одну очень интересную брошюрку о коварных методах, применяемых разведками капиталистических стран, и сейчас у него появились всякие подозрения, одно ужаснее другого. Нет, уж лучше было бы стоять в Лувре на четвереньках, поджав по-собачьи одну ногу, чем подвергаться такому страшному риску.
— Жэ… нэ… компран ву. Жэ… нэ парлэ ву Франсе, — выдавил он из себя весь свой запас французских слов.
— Понятно! — протянул тот с чистейшим вологодским выговором. — Значит, русский, я так и предполагал. — Он внимательно осмотрел доспехи Елизара. — Ботиночки жмут?
— Жмут, — смущенно ответил растерявшийся Елизар. — А вы тоже из Советского Союза?
— Тоже, — незнакомец неопределенно махнул рукой. — Бывший соотечественник. Жертва гитлеровской агрессии. Так сказать, из перемещенных лиц.
Этого только не хватало! Елизар почувствовал себя в ловушке. Перемещенное лицо, какой-нибудь предатель. За такое знакомство по головке не погладят. Нужно от него отделаться, но как? Только бы не попасться на провокацию. Этот тип, может, того и ждет, чтобы устроить скандал. Приедет полиция, начнется разбирательство, а там доказывай, что ты — не верблюд. Сослаться на неотложное свидание и удалиться прямо в носках? Поймать такси и доехать до гостиницы? Ну, хорошо, допустим, он уедет, но после этого предстоит объяснение с руководителем группы. “Знаем, — скажет он, — ваши натертые ноги. В Лувр ехать не могли, а по Парижу шлялись”. Придется писать объяснительную, почему и как уехал, до какой стадии дошло знакомство с предателем родины, а там — прощай членский билет Союза писателей, путевки и ссуды Литфонда, навсегда прощай звание одаренного. Нет, только не это! Нужно дожидаться здесь автобуса с группой, ведя тонкую политическую игру с этим типом, не поддаваясь ни на какие коварные приемы.
Словом, перефразируя Лютера, сказал себе Елизар: “Я здесь сижу и не могу иначе!” Впрочем, Лютер тут был ни при чем, потому что церковными дрязгами Пупко не интересовался и о перипетиях возникновения протестантизма ничего не знал.
Между тем, незнакомец без приглашения уселся за столик Елизара и, осклабившись до ушей, поднял свой стакан.
— За встречу! Не знаю, как величать?
— Елизар Никанорович, — ляпнул Пупко. Ему бы подумать, да сказаться кем-нибудь другим, но слово — не воробей. Теперь уже поздно было раскаиваться. Да и вряд ли посещение Парижа группой одаренных литераторов было таким уж секретом. Наверняка, оно привлекло внимание общественности. Так что, если какой-нибудь Сюртэ Женераль, или что-либо в этом роде, захотят дознаться, то ничего не скроешь. Тут наскоро придуманный псевдоним может только повредить.
— Профессия, — продолжил допрос незнакомец.
— Писатель, — раздраженно ответил Пупко. — А разрешите узнать, чем вы занимаетесь?
— Лицо свободной профессии. К тому же, любимец женщин. Имею обширные знакомства. Зовут меня Жан-Пьер, в прошлом — Иван Петрович. Вижу, симпатичному туристу нужна девочка, потому и подсел. Здесь неподалеку есть одно местечко, товар — пальчики оближешь. — Тут Жан-Пьер действительно лизнул свои пальцы с обкусанными ногтями. — Ну как, пойдем?
Нет! Не продажной любви искал в своих романтических мечтах Елизар Пупко! Да и денег у него в кармане таких не было. И вообще его совсем не прельщала перспектива привезти домой французский сувенирчик, который и пять врачей не вылечат. К тому же помнил он из прочитанной брошюры, как иностранные разведки фотографируют неосторожных туристов в постели проститутки, а потом, используя шантаж, вербуют для своих темных дел.
— Исключается! — сухо сказал он. — Такими делами не интересуюсь.
— О, понимаю! — воскликнул Жан-Пьер. — Что ж, в наш бурный век бывает. Даже юноши подвержены сему недугу. Значит, только стриптиз? Или, может быть, — он перегнулся через столик и шепнул нечто, отчего Елизар лишь крякнул. — Охотно буду вашим гидом.
Тут Елизар Пупко сделал гениальный ход конем.
— Послушайте, милейший, — протянул он снисходительным тоном, каким, вероятно, разговаривал с наглецами Андрей Волконский. — Я тут должен встретиться со своим товарищем. Он вот-вот подъедет. Поэтому прошу избавить меня от дальнейших приглашений куда-либо.
Ловко он отбрил этого прохвоста, ничего не скажешь! Здесь и презрительное “милейший”, и упоминание о приятелях, готовых прийти на помощь, и категорическое требование прекратить всякие гнусные предложения, оскорбляющие честь порядочного человека.
Жан-Пьер даже привстал.
— Ни слова, о друг мой, ни вздоха, — продекламировал он, прижав руки к груди. — Не знал, что вы — с группой. Думал, одинокий турист. Сам был гражданином этой великой страны и знаком со строжайшими правилами. Ценю и уважаю! Так что, уж не обессудьте! Эй, гарсон! Надеюсь, — вновь обратился он к Елизару, — вы не откажетесь выпить со мной по рюмке коньяка в знак глубочайшего уважения, которое я к вам питаю?
— Не откажусь, — со снисходительностью победителя сказал Елизар Пупко.