Басилио проглотил слезы, постарался скрыть свое горе и, отдохнув, отправился на поиски матери. Он пришел в город, стал спрашивать о ней и вдруг услышал ее пение. Его охватила дрожь, подгибались колени, но он бросился за матерью, желая поскорей обнять ее.
Безумная уже ушла с площади и остановилась перед домом нового альфереса. Как и прежде, у дверей стоял часовой. Из окна высунулась голова женщины, но это была уже не Медуза, а другая, молодая; слова «альферес» и «неудачник» — не синонимы.
Сиса принялась петь перед домом, глядя на луну, которая величественно плыла по синему небу среди серебряных туч. Басилио видел мать, но не решался подойти, ожидая, должно быть, пока она уйдет оттуда. Прихрамывая, он ходил взад и вперед, стараясь не приближаться к казармам.
Молодая женщина, внимательно слушавшая пение безумной, велела часовому привести ее наверх.
Сиса, увидев солдата и услышав его голос, охваченная ужасом, бросилась бежать со всех ног, — известно, как быстро бегают безумные! Басилио следовал за ней и, боясь потерять ее из виду, бежал, позабыв о больных ногах.
— Глядите, как мальчишка гонится за сумасшедшей, — воскликнула с возмущением служанка, стоявшая на улице, схватила камень и швырнула его в догонку Басилио.
— Вот тебе! Жаль, что собака на привязи!
Басилио почувствовал острую боль в голове, но не остановился и продолжал бежать дальше. Собаки лаяли на него, гуси гоготали; кое-где открывались окна, высовывались головы любопытных, другие, наоборот, затворяли окна, боясь повторения той тревожной ночи.
Городок остался позади. Сиса замедлила бег, но между нею и ее преследователем по-прежнему оставалось большое расстояние.
— Мама! — закричал он издали.
Безумная, услышав его голос, снова побежала быстрей.
— Мама, это я! — кричал в отчаянии мальчик.
Безумная не слышала; сын, задыхаясь, следовал за ней. Они пересекли поле, лес был уже недалеко.
Басилио увидел, как мать скрылась за деревьями, и тоже последовал туда. Оба с трудом пробирались через заросли, колючие кустарники, спотыкались о корни деревьев. Мальчик старался не терять из виду силуэт матери, то исчезавший во мраке, то появлявшийся в полосах лунного света, который проникал сквозь ветви и листву. Это был таинственный лес, принадлежавший семье Ибарры.
Мальчик не раз падал, натыкаясь на коряги, но тут же вскакивал и шел дальше. Он не чувствовал боли, вся его воля была сосредоточена на том, чтобы не потерять мать из виду.
Так, следуя за матерью, он миновал журчащий ручей; острые камышины, упавшие в прибрежную грязь, впивались в босые ноги Басилио, но он не останавливался, чтобы вытащить занозы.
С удивлением увидел он, что его мать углубилась в заросли, окружавшие могилу старого испанца у подножья балити, распахнула деревянную дверцу ограды и скрылась внутри.
Басилио тоже хотел войти туда, но дверца перед ним закрылась. Безумная изо всех сил придерживала ее своими иссохшими руками и головой, стараясь никого не впустить.
— Мама, это я, я, Басилио, твой сын! — закричал мальчик и в изнеможении упал.
Но безумная не слушала; упершись ногами в землю, она налегла на дверцу всем телом.
Басилио стучал в дверцу кулаками, бился о нее окровавленной головой, плакал, но все напрасно. Тогда он с трудом поднялся, осмотрел ограду — нельзя ли перелезть через нее, но не обнаружил ни одного выступа. Он обошел ограду кругом и увидел, что одна ветвь злосчастного балити сплелась с ветвью соседнего дерева. Мальчик вскарабкался по стволу: сыновняя любовь творила чудеса. Перебираясь с ветви на ветвь, он очутился на балити и увидел внизу мать, все еще подпиравшую головой створки двери.
Шум в ветвях привлек внимание Сисы, она повернулась и хотела бежать, но сын, упав с дерева, обнял ее, осыпал поцелуями и тут же лишился чувств.
Сиса увидела залитый кровью лоб мальчика, нагнулась над ним; она глядела на него широко раскрытыми глазами, и вид этого бледного лица пробудил что-то в ее дремавшем мозгу. Словно искра озарила ее сознание; она узнала своего сына и, вскрикнув, повалилась на бесчувственное тело мальчика, обнимая и целуя его.
Мать и сын неподвижно лежали рядом…
Когда Басилио пришел в себя, он увидел мать, не подававшую признаков жизни. Он звал ее, называл самыми нежными именами, но она не дышала и не приходила в себя. Тогда он встал, пошел к ручью, зачерпнул немного воды в свернутый банановый лист и побрызгал водою бледное лицо матери. Но безумная не пошевелилась, глаза ее не открылись.
Басилио с ужасом смотрел на мать. Он приложил ухо к ее сердцу, но впалая, иссохшая грудь была холодна и сердце не билось. Он дотронулся губами до ее губ, но не уловил дыхания. Несчастный обнял труп матери и горько зарыдал.
На небе торжественно сияла луна, тихо вздыхал ветерок, в траве трещали сверчки.
Наступила ночь, ночь радости и веселья для стольких детей, которые празднуют в теплом кругу семьи этот праздник, навевающий сладостные воспоминания и прославляющий тот миг, когда небеса впервые с любовью обратили свой взгляд на землю. Это была ночь, когда во всех христианских семьях пируют, пьют, танцуют, поют, смеются, играют, шутят, целуются; ночь, полная тайны для детей северных стран, где водружают осыпанную огнями, увешанную игрушками, конфетами и серебряными нитями елку, на которую глядит столько блестящих, круглых наивных глазенок, — эта ночь принесла Басилио только сиротство. Кто знает, быть может, некогда в семье молчаливого отца Сальви тоже плясали дети, может быть, и там пели песенку:
Долго плакал и стонал мальчик, а когда он поднял голову, то увидел перед собой человека, молча смотревшего на него. Незнакомец тихо спросил:
— Ты ее сын?
Мальчик кивнул головой.
— Что думаешь делать?
— Похоронить ее!
— На кладбище?
— У меня нет денег, да и священник не позволит.
— Ну и как же?
— Если бы вы мне помогли…
— Я очень слаб, — ответил незнакомец, медленно опускаясь на землю и упираясь в нее руками. — Я ранен… не ел и не спал два дня… Никто не приходил сюда этой ночью?
Человек задумался, глядя на выразительное лицо мальчика.
— Послушай! — продолжал он слабеющим голосом. — Я тоже умру раньше, чем наступит день… В двадцати шагах отсюда, на том берегу ручья, лежит груда дров. Принеси их, сложи костер, втащи на него наши тела, прикрой поленьями и подожги; пусть полыхает большой огонь, пока мы не превратимся в пепел…
Басилио слушал.
— А потом, если никто не придет… копай вот здесь, и найдешь много золота… все будет твое. Запомни!
Голос незнакомца уже был едва слышен.
— Иди за дровами… Я хочу помочь тебе.
Басилио ушел. Незнакомец повернул лицо к востоку и зашептал, словно молясь:
— Я умираю, не увидев рассвета над моей родиной! Вы, кому суждено увидеть зарю, приветствуйте ее; не забывайте тех, кто пал темной ночью!
Он поднял глаза к небу, губы его зашевелились, будто шепча молитву, затем голова его опустилась, тело вытянулось на земле…
Два часа спустя сестра Руфа совершала в баталане своего домика утреннее омовение перед тем, как идти к мессе. Благочестивая старуха взглянула на ближайший лес и увидела поднимавшийся из него столб дыма; она нахмурила брови и, преисполненная святого негодования, воскликнула:
— Кто этот еретик, который в день праздника занимается расчисткой леса? Вот откуда все несчастья! Попробуй-ка попади в чистилище и увидишь, как я тебя оттуда выставлю, дикарь эдакий!
Эпилог
Многие из наших героев еще живы, а других мы потеряли из виду, поэтому написать настоящий эпилог невозможно. На благо человечеству мы с удовольствием прикончили бы всех наших персонажей, начиная с отца Сальви и кончая доньей Викториной, но это не в наших силах… Пусть живут! Ведь в конце концов не нам, а стране приходится их кормить…