— Познакомился я с ней месяц назад, — стал рассказывать Вахрушев все с той же мечтательной улыбкой. — Работает она продавщицей в местном магазине. Во время увольнения зашел в магазин за пряником со сгущенкой и вижу — за прилавком стоит симпатичная девушка. Народу в магазине нет, я и стал с ней разговаривать. В конце концов договорились, что я еще раз загляну к ней на работу. А через неделю сходили в кино, а потом еще раз гуляли по поселку. Сейчас у нее отпуск, она собирается поступать в училище, поэтому уехала к себе в деревню готовиться к экзаменам.
— Она каждый день приезжала за сто километров, чтобы работать продавщицей? — недоуменно спросил Седов. — Накладно получается.
— Нет, она жила здесь у тети, только в выходные уезжала домой. А насчет того, как я собираюсь с ней поступить: мы любим друг друга и решили пожениться. Короче, едем свататься.
— А не передумаешь? — засомневался собеседник. — Скоро дембель, вокруг много красивых девушек, впереди вольная жизнь с ее прелестями…
— Нет, я люблю только Варю, — упрямо помотал головой Вахрушев и переспросил: — Так ты составишь мне компанию?
— А куда я денусь, — улыбнулся Седов, — ради друга хоть на край света.
— Тогда вот что, — облегченно выдохнул солдат, — после отбоя ты потихоньку выйди из казармы, иди на трассу и дожидайся меня возле остановки, там я тебя и подберу.
— Договорились.
Друзья крепко пожали друг другу руки и на этом расстались.
Сначала все шло по плану. В казарме туалеты давно уже не работали, поэтому все ходили в уличную уборную, причем в летнюю пору в ночное время солдатам по нужде предписывалось выходить с голым торсом, то есть по форме одежды номер два, чтобы предотвратить самовольное оставление части. За всем этим следил ночной дневальный, стоящий на тумбочке возле входной двери, который, в случае нарушения приказа, обязан был доложить об этом дежурному офицеру.
Седов заранее знал, что ночным дневальным заступает таджик по имени Шарипов Алишер, с которым у него были хорошие отношения, да к тому же выданная авансом пачка сигарет «Родопи» в качестве откупных решила свое дело — солдат мог покинуть казарму полностью одетым и спокойно отлучиться до утреннего построения. Алишер этот был добрейшей души человек, никогда и ни при каких обстоятельствах не унывал, его лицо всегда сияло счастьем одухотворенного блаженного. Улыбчивый, он всегда напевал под нос свои таджикские песни, почему-то постоянно скатываясь на индийский манер, обладал недюжинной силой, лучше него капониры для «Шилок» не мог откопать никто. Плохо говорил по-русски, докладывал командиру о текущем моменте как умел, чем вызывал гомерический смех у окружающих и, наверно, многие армейские байки и анекдоты, наподобие: «…сам дежурный, сам дневальный, рядовой Самед Мамедов!» — были придуманы благодаря таким солдатам. Тем более было удивительно, как он попал в части противовоздушной обороны, где необходимо было изучать техническую литературу на русском языке, ведь если ты механик-водитель, то тебя никто не освобождал от освоения смежных боевых профессий. Но, тем не менее, представитель солнечной республики служил довольно успешно и не вызывал больших нареканий со стороны командования.
Седов, конечно, рисковал, ведь подкуп дневального не давал гарантии не быть изобличенным в воинском проступке, но ради друга он пошел на этот авантюристический шаг, который мог изрядно подпортить его планы на будущее. Были случаи, и довольно частые, когда дежурный офицер, почувствовав неладное, мог поднять личный состав по тревоге и посчитать солдат по головам, тогда отсутствующим несдобровать, но это не останавливало беглецов, охочих до местных девушек, коих в поселке было в достатке, и прочих атрибутов гражданской жизни. Отсидев положенный срок на гауптвахте, заядлый побегушник, смирившись с тем, что отпуска ему уже не видать, вновь задумывался вкусить частичку свободы.
Ближе к одиннадцати вечера, махнув на прощание Алишеру рукой, Седов вышел из казармы и, перебравшись через хлипкое ограждение войсковой части, направился к автобусной остановке.
Гул мотора мощной техники он услышал издалека, вскоре показался и сам танк, который, гремя гусеницами и поднимая облако пыли, остановился как вкопанный перед самым носом солдата. Из люка механика-водителя выглядывал счастливо улыбающийся Вахрушев, который, силясь перекричать рев мотора, приказал, чтобы сообщник полез на башню, и, когда тот, юркнув в верхний люк, устроился на командирском кресле, рванул с места. Седов посмотрел на свои наручные часы, которые показывали одиннадцать часов пятнадцать минут — до подъема оставалось шесть часов сорок пять минут.