Назавтра состоялось дознание коронера. Вызвали давать показания моего дядю – как единственного свидетеля инцидента. «Грустноглазый маленький мальчик, нервно покручивая в руках вязаную шапочку, в пятницу днем написал вторую главу детектива с убийством Остера… Его попытки спасти семейное имя были трагически жалки. Снова и снова, будучи спрошенным, ссорились ли его родители, он отвечал: “Они просто разговаривали”, – покуда наконец, очевидно вспомнив о присяге, не добавил: “И, может, ссорились тоже – ну, немножко”». Статья описывает присяжных так: «Их до странного тронули попытки мальчика защитить своих и отца и мать».
Самоубийство явно никого не убеждало. В последнем абзаце репортер писал, что «официальные лица намекают на поразительную природу развития некоторых событий».
Затем состоялись похороны. Анонимному репортеру они предоставили возможность скопировать отборнейшие интонации викторианской мелодрамы. Теперь убийство уже было не просто скандалом. Оно превратилось в волнующее развлечение.
Миссис Анна Остер Под Охраной На Похоронах Мужа Хэрри Остера В Воскресенье.
«С сухими глазами и без единого признака чувств или скорби миссис Хэрри Остер, задержанная в связи с таинственной кончиной ее супруга Хэрри Остера, в воскресенье утром под охраной посетила погребальную службу по человеку, в связи с чьею смертью она задержана… Ни в часовне Кроссин, где впервые с вечера четверга она взглянула в мертвое лицо своего супруга, ни на кладбище не являла она ни малейших признаков слабости. Единственный намек на уступку жуткому напряжению этого испытания она выказала над могилой после окончания погребения – попросила о беседе сегодня днем с преп. М. Хартманом, пастором конгрегации Б’най Задек… Когда обряд завершился, миссис Остер спокойно запахнула потуже на шее воротник из лисьего меха и дала полиции знать, что готова уйти… После кратких ритуальных церемоний на Висконсин-стрит выстроилась похоронная процессия. Миссис Остер также попросила дозволения присутствовать на кладбище, и просьбу ее полиция с готовностью удовлетворила. Казалось, она весьма недовольна тем, что ей не предоставили средства перемещения, – быть может, вспоминая тот краткий период явного благосостояния, когда в Кеноше видели лимузин Остеров… Испытание до крайности затянулось, ибо при подготовке могилы случилась какая-то задержка, и, ожидая, она подозвала к себе Сэма, самого младшего мальчика, и запахнула у него на шее воротник. Она тихо поговорила с ним, но за этим исключением хранила молчание, пока погребение не завершилось… На похоронах выделялся Сэмюэл Остер из Детройта, брат Хэрри Остера. С особым тщанием он заботился о младших детях и предпринимал попытки утешить их в скорби… В речах своих и общем расположении Остер, казалось, весьма огорчен смертью своего брата. Он явно давал понять, что не верит в теорию самоубийства, и высказывал замечания, отдававшие обвинениями вдовы… Преп. М. Хартман… произнес над могилой красноречивую проповедь. Он сокрушался о том, что первым человеком, похороненным на этом кладбище, стала жертва насилия, убитая в самом расцвете лет. Он отдал дань предприимчивости Хэрри Остера, однако посетовал на его безвременную кончину… Вдову, похоже, дань памяти ее покойному супругу не тронула. Она равнодушно распахнула пальто, дабы позволить патриарху сделать надрез на ее вязаном свитере в знак скорби, предписываемый иудейской верой… Официальным лицам Кеноши не удается отказаться от подозрения, что Остера убила его супруга…»
На следующий день, 26 января, газета напечатала известие о признании вины. После встречи с раввином она потребовала беседы с начальником полиции. «Войдя в комнату, она немного дрожала и была просто-напросто взволнована, когда начальник полиции предложил ей стул. “Вы знаете, что нам сообщил ваш мальчик, – начал последний, осознав, что настал нужный психологический момент. – Вы же не хотите, чтобы мы считали, будто он нам врет, правда?” И мать, чье лицо не один день несло на себе такую личину, чтобы не проявлять никакого ужаса, скрытого под нею, сорвала с себя всю маскировку, вдруг стала нежна и, всхлипывая, выложила свою страшную тайну. “Он вообще вам не соврал; все, что он вам сказал, – правда. Я его застрелила и хочу в этом признаться”».