— Tearr?! — не своим голосом произнесла Шаэриэнн.
— Таргос? — одновременно вырвалось у меня.
— Именно, — подтвердил Ранамон. — Что вас так удивляет?
— Но… у Созидателя не было братьев!… - выдохнула эльфийка. — При чём тут боги людей?!
— Брат был, — наклонил голову псоглавец. — До тех пор, пока его имя не стёрли из переписанных летописей…
— Но зачем?!
— Для того, чтобы подчеркнуть, что у вас с людьми совершенно разные боги. И ваш, эльфийский, безусловно, важней и главней… Впрочем, люди тоже не остались в долгу… — он кинул быстрый взгляд на меня.
— Светлая Книга учит… что всё живое в мире суть творения Яроша. — Нет, никогда не думал, что одна из прописных Истин способна зазвучать совершенно по-новому!… — Однако… неблагодарные нелюди, забыв об этом, вскоре отвернулись от истинных богов, впав во грех ересей. Верными Свету и Тьме остались только люди — любимые дети Мудрейшего…
— Эту книгу… — произнёс Ранамон, вновь касаясь стеком страниц — … написали и проиллюстрировали двое. Эльф и человек… Было это на заре времён, когда вражда между вашими племенами ещё не успела зародиться. Не удивлюсь, — с грустью признался он, — если этот экземпляр — последний из уцелевших… О чём она? О том, как двое могущественных братьев-богов, воплощения Света и Тьмы, пожелали создать собственный Мир — и преуспели в этом… О том, как младший из них — Таргос, или Теарр, сотворил первых разумных жителей нового Мира — племя Рокка. А немного погодя старший брат, Ярош-Джеарошеанн, поселил рядом с ними и собственные творения — людей…
Листы послушно переворачивались, и образы, сменяющие друг друга в облаке волшебного света, оживляли произносимые псоглавцем слова.
— … О том, как люди и эльфы, держась вместе, как и создавшие их божественные Братья, познавали подаренный им Мир и учились в нём существовать. А тем временем к творению Яроша и Таргоса потянулись другие Боги…
— Завоеватели? — Антонио с жадностью впитывал новые знания.
— Нет. Просители… Ибо многие из них жаждали быть творцами разумных существ, но вот созидание мира оказалось под силу далеко не каждому…
Книга показала нам коренастого кузнеца с суровым лицом и пудовыми кулаками, в раздумьях застывшего у плавильной печи, огонь в которой раздували два послушных ему крылатых ящера.
— Гномий бог Тройгар, выковавший Горный народ из самородного железа и закаливший в пламени драконьего огня… — прокомментировал Ранамон.
Следом стройная красавица в летящих одеждах с густой гривой зелёных волос до самой земли, опустившись на колени у ручья, бережно высадила во влажную почву крошечное семечко.
— Ареитанне, Мать-Дриада, выращивает первое ивовое дерево в будущем Великом Лесу, из плоти которого суждено появиться первой из её дочерей…
Странное существо, напоминавшее огромного крота-слепыша, только в плотной косматой шкуре, оказалось Глиппом, богом подземелий, вылепившим собственный народец — гоблинов — из комьев жирного чернозёма… Лорко, создатель полуросликов, так же, как и они сами, походил на шаловливого пухлого мальчишку. Своих существ он сотворил, играя: смешал в диковинном сосуде капли цветочной росы, дуновение ветра и солнечный луч, макнул туда полую соломинку и принялся выдувать их одного за другим, словно мыльные пузыри… Орочий бог — Забытый — предстал перед нами странником в длинном плотном плаще, скрывавшем и лицо и фигуру. Материалом для резца в его руках послужили серые камни у обочины, густо припорошенные дорожной пылью…
Страницы следовали за страницами; одни боги на них сменяли других, даруя жизнь всё новым и новым существам.
— А что же Ярош и Таргос… Они не возражали? — в голосе Тиры вдруг прорезалась не свойственная ей робость.
— Вовсе нет, — развеял её сомнения Ранамон. — Они весьма благосклонно отнеослись к тому, что их Мир дополняется новыми разумными обитателями — ведь тем богаче и совершеннее он становился. Они привечали всех. И лишь единственный из богов, обратившийся к ним с подобной просьбой, получил поначалу отказ.
Книга дрогнула и закрылась. Мне показалось, что в пещере стало темнее.
— Дагон? — догадался я.
— Дагон…
Ранамон пододвинул к себе вторую книгу. Отложив стек в сторону, раскрыл простой чёрный переплёт, бережно перевернул несколько листов. Затем, не говоря ни слова, развернул фолиант к нам.
Одна из страниц была покрыта вязью странных затейливых знаков — отчасти символов, отчасти картинок, отчасти штрихов — не похожей ни на одни знакомые мне письмена… На второй был рисунок.