Я умылся, собрался — быстро, но без спешки, и вышел за дверь, на ходу запахивая плащ.
В нешироком коридоре и на лестнице мне не встретилось ни души. Постояльцы, должно быть, продолжали видеть сны, но вот у слуг день уже начался. На первом этаже в дальнем конце пустующего зала усердно тёрла столешницу влажной тряпкой светловолосая девушка. Заприметив меня, она испуганной птичкой юркнула на кухню, дверь которой была широко открыта. Стряпуха, видимо, уже занималась завтраком — аппетитно пахло шкварками и жареным луком, лилась вода, то и дело гремела посуда…
Через мгновение из кухни выглянул толстяк-хозяин — интересно, а ложился ли он вообще? Упреждая расспросы, я покачал головой, давая понять, что ничего не нужно, и трактирщик, поклонившись, снова скрылся в святая святых заведения. Я пересёк комнату, минуя длинную череду лавок и столов, и, толкнув входную дверь, отправился на конюшню проведать Рио.
Нынешнее утро, похоже, вовсе не собиралось уступать вчерашнему вечеру. По-прежнему злобно исподтишка нападал и кусался ветер, щёки щипало от души, горячее дыхание рвалось кверху облаками пара, словно дым из ноздрей разъярённого дракона… А вот снегопад прекратился, что не могло не радовать, хотя намести за ночь успело изрядно. Белоснежная пелерина плотно укрывала двор и дорогу, укутывала деревья, свешивалась с крыш. Часть дорожки у входа уже была расчищена — рядом с крыльцом в сугробе торчала лопата, в остальных же местах глубина снега кое-где была и по колено…
По счастью, длинный сарай, переоборудованный под конюшню, находился совсем рядом — за углом. Массивная створка ворот была сдвинута с места, и я шагнул в образовавшийся проём, попутно переступив через плетёную ручную корзину, валяющуюся отчего-то под ногами.
Рио, как и остальных наших лошадей, разместили в самые тёплые и удобные денники в дальнем конце конюшни. Я было ускорил шаг, уже доставая из кармана солидный ломоть хлеба, припасённый для него с вечера, как вдруг какая-то возня за спиной привлекла моё внимание, заставив мгновенно обернуться.
В укромном закутке сбоку от входа, забитом сбруей и каким-то инвентарём, мужчина прижимал к стенке женщину.
Её простенький овечий кожушок валялся на полу под ногами. Она застыла, как статуя — без движения, без единого крика, — в то время как его руки по-хозяйски блуждали по бёдрам, по груди, попутно беззастенчиво расправляясь с застёжками платья… Тусклый серый свет из узкой щели окна под самым потолком без труда позволял различить слёзы, застывшие в тёмных, широко распахнутых глазах.
Лица мужчины я не видел — он стоял ко мне спиной, но вот плащ, который почти сполз с его плеч — чёрный плащ с алеющей на спине звездой — я узнал едва ли не раньше, чем темнокосую девушку, что вчера подавала нам ужин…
— Оставь её, Эрджил!
Он ощутимо вздрогнул — и плащ, наконец, с тихим шорохом соскользнул на землю. Шея и руки, не скрытые кожаной безрукавкой, взбугрились горами мышц.
— Иди, куда шёл, Альтар… — не оборачиваясь, процедил он сквозь плотно сжатые зубы.
Я встал у него за спиной.
— Я сказал — оставь её. Сейчас же!
Бритый затылок Эрджила напрягся — так, что, казалось, лопнет кожа… На скулах заиграли желваки.
Я ждал.
Медленно — очень медленно — он опустил руки, чуть-чуть подался назад…
Девушка, не сразу осознав, что свободна, ещё несколько мгновений стояла, не в силах сделать шаг, но потом, сдавленно всхлипнув, змейкой выскользнула из ослабевшего кольца объятий и, спотыкаясь, бегом исчезла за воротами. Забытый ею кожушок остался лежать на полу…
Эрджил, словно через силу, повернулся ко мне, с трудом сдерживая ярость. Лицо перекосила гримаса злобы, в глазах кипела ненависть.
— Можно подумать, к тебе в постель они добровольно прыгают…
Я всё-таки сумел сдержаться. Лишь сжал кулак так, что хрустнули пальцы, и сказал, выговаривая каждое слово:
— Ещё раз увижу — убью. Ясно?
Казалось, ещё миг — и он кинется на меня. И видят Боги-Братья, как же мне этого хотелось!… Исход подобного был очевиден — и мне, и ему.
И Эрджил отступил — сначала на шаг. Потом ещё и ещё. Наклонился, подбирая плащ, но надевать не стал — просто перекинул через руку и потянул створку ворот на себя.
— Когда-нибудь… — еле слышно обронил он, — … ты в очередной раз влезешь не в своё дело, Каратель… И этот очередной раз окажется для тебя роковым.
Он вышел во двор, как и был — в безрукавке, так, словно не снег лежал за воротами, а вовсю зеленела летняя трава. И едва не столкнулся у входа с ещё одной фигурой в чёрном плаще.