Думать не хотелось — совершенно ни о чём. Я и не думала. Просто сидела, подобрав под себя ноги, на видавшем виды походном шерстяном одеяле и смотрела на пляску огненных искр, уносящихся в тёмную бесконечность. Мысли лишь причиняли боль, вновь и вновь возвращая меня к тому, что я теперь уже не в силах была изменить…
Тёмный силуэт неслышными шагами приблизился к костру с противоположной стороны. Замер над самым пламенем, затем медленно склонился к мерно покачивающемуся на деревянных распорках котелку с растопленным снегом. Неяркий свет тут же вступил в причудливое противоборство с мириадами танцующих теней, придавая человеку разительное сходство с вырубленным в камне изваянием…
… Во всей Долине, должно быть, больше тысячи изображений и скульптур Tearr'а-Созидателя — каждый художник и ваятель почитает за честь отдать дань Великому своим талантом. Но есть и статуя, изображающая Извечного Врага. Единственная…
Огромный Ashratt из чёрного гранита стоит, тяжело опираясь на воткнутый в землю двуручный меч, у самого входа в Рощу Священных Озёр — места, куда приносят для Первой Купели новорождённых младенцев, и где совершают ритуальное омовение тел ступивших на Вечные Дороги перед погребением их в крипты Созвездий…
«Зачем он здесь, Nimme-nai?…». — я крепко сжала мамину руку, во все глаза разглядывая высокую широкоплечую фигуру в длинном плаще, ниспадающем почти до земли. Миндалевидные глаза с хищным прищуром, тяжёлый взгляд из-под густых «летящих» бровей… Грива чёрных волос до плеч, высокие скулы, прямой чуть длинноватый нос, губы, сжатые в тонкую ниточку — идеально правильные черты пугали своей резкостью, отталкивали, и вместе с тем завораживали, не давая возможности отвести взгляд.
Мы торопились на церемонию Первой Купели моего двоюродного брата и немного опаздывали — маме пришлось потратить изрядное количество сил, чтобы наследница Созвездия Тёмного Пламени выглядела достойно своему положению, а не разбойницей с Вольных Окраин… Однако я почувствовала, что она слегка замедлила шаг.
«Зачем?» — задумчиво повторила мама, вместе со мной глядя на увековеченное в камне Абсолютное Зло. — «Потому, моя дорогая, что живущие в Мире склонны забывать, как уязвимы бывают души — между моментом выбора своего Пути, когда приходят в этот мир подобно Evangerreill, твоему маленькому кузену, и мигом, когда отправляются в Вечность искать новые дороги… Стоящий здесь — наша память. Наш вечный спутник, без устали ждущий, когда мы оступимся, чтобы с готовностью подставить плечо. И предостережение нам о том, чего будет стоить такая помощь…».
Я, запрокинув голову, с каким-то болезненным любопытством изучала каменное лицо, чувствуя, как порой замирает сердце в непонятном порыве.
«Боишься?» — мягко спросила мама.
Я помотала головой.
«Нет. Не понимаю…».
«Чего ты не понимаешь, дитя?»
«Мастер, сотворивший его, провинился? Был наказан?»
«О, нет, дитя…». — мама взглянула на меня и легко улыбнулась. — «Это работа лучшего из мастеров и достойнейшего из сыновей нашего народа».
«Но зачем… Как же он смог сделать… это?? По доброй воле?!»
Церемония уже почти началась, но мама остановилась. Опустилась передо мной на корточки, обняла за плечи, заглянув мне в глаза.
«Ria, милая моя… Ты ещё ребёнок. Девять зим — это очень, очень мало, чтобы понимать всё на свете. Пока просто запомни: Зло — такая же сторона нашей жизни, как и Добро, оно не менее сложно и многогранно. Его тоже следует пытаться понять — иначе ты не поймёшь и не увидишь Добра. Лишь постигнув, что есть Зло, ты сумеешь отличить его и только тогда в момент выбора станешь на правильную Дорогу. Ох, дитя… Слишком сложно, правда? Но надеюсь, когда-нибудь ты всё же поймёшь, что я имела в виду».
Я прикрыла глаза. Потом, не удержавшись, по-детски зажмурилась, крепко-крепко… И разлепила веки только тогда, когда услышала какое-то движение совсем рядом с собой.
Прямо перед моим носом оказалась дымящаяся кружка, прикрытая сверху большим сухарём. Поколебавшись мгновение, я молча приняла её, изо всех сил стараясь не коснуться держащей её ладони в чёрной перчатке. Ладонь тут же исчезла. Шаги чуть слышно заскрипели, отдаляясь, и смолкли снова за разделившим нас костром.
За минувшие два дня мы не перебросились, наверное, и дюжиной слов. Да и из этой хорошо, если дюжины десяток принадлежал ему — Чёрному. Он коротко приказывал: идём, едем, делаем привал — я подчинялась. Молча. Всё ведь и так было ясно.