Взгляд, даже просто нарисованного мужчины, вынудил Люду невольно поежиться. Пристальный и тяжелый, он заставлял почувствовать себя неловко даже такое безбашенное создание, как она. Достаточно худощавое лицо с острыми скулами и массивной линией подбородка только усугубляли впечатление.
Последним штрихом счастливой семьи был ребенок. Девочка, едва ли старше пяти лет, которая испуганно смотрела с картины, прижавшись к маме. Огненно-рыжая, обряженная в голубое платьице, она все же не показалась Люде милой. Хотя художник и раскрасил щеки девочки румянцем и попытался изобразить улыбку, Люде отчего-то показалось, что малышка больна…
Хотя, какая разница!
Поморщившись, девушка резко качнула головой, отрывая взгляд от картины. Судя по старинным нарядам, жила эта семейка давно и, что с ними случилось – не ее забота.
– Надо определить где я, – отчего-то шепотом проговорила Люда и медленно кивнула самой себе.
Немного приободрившись, девушка собралась было встать, но так и замерла. Взгляд упал на руки. На ее руки, которые только вчера вечером были измучены мастером маникюра, на которого пошли последние остатки зарплаты.
На ногтях не было ни следа лака.
Чувствуя, что снова начинает паниковать, девушка медленно подняла к лицу задрожавшие руки. В хрупкости высокую и статную Людмилу Григорьевну не обвинил бы никто, особенно те, кто хоть раз получал от нее подзатыльник.
Эти руки, с тонкими длинными пальцами, чувствительный подзатыльник отвесить могли разве что таракану.
– Что за черт! – в панике прошептала она, испуганно дернувшись, когда ширма слева от портрета, вдруг покачнулась от порыва ветра.
Отшатнувшись к спинке постели, чувствуя, как испуганно и часто бьется сердце, девушка замерла. Еще никогда в жизни Люда не испытывала такого… Даже не страха – ужаса.
Именно поэтому, когда дверь справа от нее вдруг открылась девушка не сдержала вскрика, судорожно сжав край подушки.
На пороге стоял мужчина. И пусть темные волосы уже тронула седина, а высокий лоб перечеркнули две глубокие морщины, Люда узнала этот тяжелый взгляд.
Взгляд мужчины с портрета. Вот только сейчас в этом взгляде не было и капли строгости, только какая-то странная растерянность, недоверие и почти робкая радость.
На миг замерев, он медленно шагнул вперед.
– Вета̀ла?..
Поток воздуха, потянувшийся из окна в коридор, снова покачнул ширму. Медленно наклонившись, она с грохотом упала. Вздрогнув, Люда машинально бросила взгляд в сторону звука, чтобы тотчас замереть. За ширмой стояло зеркало. И сейчас на нее из зеркала смотрела не безобразно высокая Людмила Григорьевна – циник всея школы и язва всех друзей. Из зеркала на нее смотрел смутно знакомый испуганный взгляд рыжеволосой болезненно-худощавой девушки.
– Мамочки… – на выдохе прошептала она, не в силах пошевелиться.
Это был бред, но весь ужас заключался в том, что бред этот был реальным.
Бред. Бессмысленный и беспощадный бред, в который Люда ни в жизни не поверила, если бы от ногтей, впившихся в ладонь, не ощутила боль. Если бы поток воздуха не был таким холодным и все ощущение не твердили, что эта девушка в зеркале – она.
Между тем мужчина, замерший было на мгновение у двери, сделал несколько быстрых шагов к постели и, прежде чем рыжая успела хоть пискнуть, ее просто сгребли в охапку, крепко обняв.
– Доченька…
На слабые попытки освободиться мужчина никак не реагировал и все, что оставалось Люде – замереть, прекратив трепыхаться.
«Доченька? То есть я попала в тело его дочери?.. Хотя, какое к чертям тело, что за ерунда!» – отчаянно пытаясь хоть что-то понять, Люда мученически нахмурилась.
Между тем мужчина, отстранившись, со счастливой улыбкой заглянул в ее лицо. От этой искренней радости рыжей даже несколько неловко стало. Что бы здесь не происходило, но ее явно принимали за кого-то другого.
– Семь лет ты не приходила в себя, семь долгих ужасных лет… О, я озолочу этого колдуна! – радостно воскликнул он, снова на миг притянув девушку к себе. – Как ты себя чувствуешь? Скажи?
Снова отстраненная точно тряпичная кукла, рыжая тихонько кашлянула, искренне надеясь, что ее бледность и выпученные глаза можно будет списать на последствия болезни.
– Хорошо… Колдун и правда постарался, – осторожно отозвалась она и тотчас невольно вскинула ладонь к горлу.