Корчагин молод, но сух и строг лицом, глаза за линзами очков большие, холодные; в кожаной куртке, клетчатая рубаха расстёгнута в вороте; напряжён и неспокоен, словно собрался куда-то бежать, и лишь только ждёт отмашки судьёй флажком.
Воробьёв знал и ценил обоих. Мазкова за административную расторопность в должности одного из ведущих отделов НИИ, а Корчагина за преданность науке, видел в нём себя.
Он поиграл авторучкой длинными смуглыми пальцами, коротко взглянул на Корчагина.
– Мы решили, Сергей Владимирович, начать… попробовать с вашей лаборатории. Коллектив ваш, как говорит Павел Андреевич, лет пять уже стабилен и неизменен…
– Семь, – негромко поправил Корчагин.
Суть дела он знал и участвовал в сегодняшнем разговоре постольку поскольку. Пригласили и официально объявили волю руководства. А он и не против него.
– Тем лучше. Друг друга знают, смежники им знакомы. Начальство от отдела до меня и выше известно. Вам и дерзать, как говорят… Вы познакомились с идеей эксперимента?
– Да, – Корчагин поставил локти на стол и подпёр голову руками.
– Ваше мнение.
– Тема как тема… Неожиданная, правда, но любопытная. Интересно, что в результате получится. О самом эксперименте сейчас говорят много, зато о результатах помалкивают.
– У связистов получилось.
– Получилось, – нехотя и со вздохом сказал Корчагин. – Оно и понятно. Для связистов. Почти двадцать лет без идей. А тут целое, якобы, открытие… Это лишь и обнадёживает.
– Вы думаете, темнят?
– Ну, почему же. Я их отчёты и статьи читал. Впечатляет. Они взахлёб это делают, как о чуде, свалившимся с небес.
– На чудо у нас надеяться не будем… Поэкспериментируем – увидим… Та-ак… Павел Андреевич, – Мазков встрепенулся, до того он словно отсутствовал, – список участников составлен?
– Да. С Вами и начальником главка получается человек семьдесят пять.
– Многовато, – задумался Воробьёв.
– Вас-то зачем? Да и начальника главка? – спросил Корчагин.
– А потому, что там… в эксперименте будут нужны внешние связи и, возможно, придётся улаживать какие-то дела с вышестоящими или параллельными организациями.
– И там будет начальство?
– Как без него? Всё как в настоящей жизни. Обычные сотрудники обычной лаборатории, а над ними обычные начальники. Вы, Мазков, я и другие… Максимально приближённая к реальности модель коллектива, но с ярко выраженной чисто научной направленностью.
– Я не спорю… Но семьдесят пять и вправду многовато. Мне же там придётся…
– Нам с Павлом Андреевичем тоже…
– Да уж, – вздохнул и Мазков.
Нет, это невозможно!
Стоит со своим благоверным, а глаза на меня пялит. Даже народ оборачивается, посмеивается.
Селянинов отвернулся, но в окно вагона метро Татьяну Славину было видно ещё лучше, даже головы чужие не мешали. Страшненькая… И на обычный взгляд, и через зеркало окна. На работе мигера мигерой. А в метро от неё словно токи какие исходят, так она на него смотрит. Однажды он с женой вот так ехал, так та с месяц потом рассказывала своим знакомым, каким чарам подвергается её муж, Володичка, со стороны некоторых его сотрудниц.
За ночь, что ли она созревает до любви или чего там ещё к нему? А потом обо всём забывает? На работе не взглянет, слова лишнего не скажет. Стесняется?
А Татьяна смотрела на Селянинова и думала: «Дурачок ты, Вовочка! Брата моего до сих пор мужем считаешь. Как же, прощаясь, целуемся, а Лариска твоя вертит тобой как болванчиком, а ты и рад…»
Думала, но никогда ни словом, ни делом не выражала свои потаённые мысли. Только в короткие минуты езды в метро, когда ни о чём больше не думалось, она позволяла себе посмотреть на него и увидеть его беспокойство от её внимания.
Из вагона выходили разом, но никогда не вместе, и никогда он с ней за порогом лаборатории не перекинулся лишним словом.
Его уже поджидали дружки – Игорь Ветров и Алёша Стынов. Они шумно здоровались, будто век не видались. Её замечал только Алёша, полу обнимал за плечико, притискивал. Но тут же отставал и уходил к друзьям. Она шла за ними. Чаще одна. Иногда к этому времени появлялась Вероника. Это когда не опаздывала на работу. Однако поговорить с нею было не о чем. Сколько лет сидят стол к столу, а не то что подружками не стали, но и общих тем, кроме деловых, для разговора не находили.
Эксперимент начинался спокойно, неспешно. Обсуждения особого не было, потому что обсуждать-то нечего, а делать какие-либо прогнозы – и подавно.
Пока вводили в программу эксперимента сведения о себе, в лаборатории стояла тишина. Некогда отвлекаться. Перечень вводимых характеристик занимал толстенькую книжку.