Пчела-разведчица, с ноготок величиной, блеснула брюшком и, ведомая подсказками Олежки, полетела, передавая на стекло часов как на экран, что видела.
За ближайшими кустами никого не оказалось, лишь шмыгнула в траву какая-то зверушка.
– Шенька, за мой!
Они поползли. Роса раннего утра холодила руки, вымочила на Олежке одежду, вызвав у него озноб. Но ему сейчас это не мешало.
Впереди протекала тихая речушка. Не та, в которой они по прихоти хохобов искупались, а не широкий её приток. Над ней склонились ветки деревьев, и по ним можно было перебраться на тот берег, не купаясь в воде. А там незаметно проскочить песчаную косу и опять нырнуть в заросли кустов, а от них до окраины леса с хохобами уже рукой подать.
Место подхода к речке Олежка выбрал ещё вчера.
Пчёлка летала. Друзья ползли. Двадцать Третий так и остался за кустами, готовый по зову человека прийти ему на помощь. Во всяком случае, Олежка на него надеялся, если хохобы и вправду по серьёзному надумают напасть на него. Да и на кого ему надеяться?
Сердце мальчика стучало. За поведением хохобов ему чудилась необыкновенная тайна, охраняемая от него, и он вот-вот разгадает. Во что бы то ни стало. Но для этого надо незаметно проникнуть в лес и всё увидеть своими глазами и узнать через Двадцать Третьего, о чём они говорят.
Проникнуть тихо и незаметно.
И он готов уже был к переходу через речку, как через спутник его настиг вызов мамы Ники.
– Олежек, ты где? Ты почему молчишь?
– Потом… Потом, мама Ника! – шепнул он, продолжая ползти.
– Ты чего там шепчешь? – забеспокоилась мама Ника.
– Ну, мама Ника! У меня всё хорошо, всё в порядке…
– А почему шепчешь?.. Где Двадцать Третий?
– Здесь он, здесь, – Олежка был в отчаянии.
Шенька осуждающе шевельнул ногорогами – показал, что Олежка сам виноват, так как надо было давно уже связаться с мамой Никой и сказать, где он находится. Она же волнуется за него.
– Чтобы выходил на связь каждый час! – распорядилась мама Ника. – Ты слышишь?.. Ты слышишь?.. Олежек?
– Ладно, ладно… – Олежка зарылся в траву и по прямому видеоканалу приказал биороботу передать и показать маме Нике, что у них всё идёт хорошо, они в безопасности, и он постарается каждый час сообщать о себе…
Пока он общался с мамой Никой, пчела куда-то залетела. Пришлось её возвращать назад и вновь запускать перед собой. Да и Двадцать Третьего пора уже перевести ближе к месту переправы. Олежка позвал его. Биоробот подчинился всем командам мальчика и скрытно проделал нужный манёвр. Олежка похвалил его.
До хохобов стало ближе, и Двадцать Третий теперь прислушался к звукам, издаваемых ими.
– Давай!.. Ну? – не терпелось Олежке. – Теперь-то слышишь?
– Слышу. Мой акустический канал…
– Знаю, знаю!.. С Мозгом связался?
– Он меня не принимает.
– Как не принимает?.. Шенька, ты что-нибудь понимаешь? – Шенька не понимал. Он молча удивился утверждению биоробота. – Как он может тебя не принимать, если ты с ним связан напрямую?
– Я накапливаю информацию, – невозмутимо прокаркал Двадцать Третий.
– Потише ты!
– Мозг будет обрабатывать полный пакет, – не снижая громкости, докладывал биоробот. – А мой акустический канал…
– Замолчи, Двадцать Третий! – Олежка вздохнул. – Вот, Шенька, – обратился он к другу, – ты теперь понимаешь отличие разумного существа от робота?
Шенька понимал. А Олежка ещё раз обдумал пришедшее на ум сравнение и решил, что, по сути дела, зря ругает Двадцать Третьего. Ведь он всё исполняет только исходя из программ, заложенных в него.
Он посмотрел на стекло часов, на восходящее солнце и сказал ногорогу:
– Пора, Шенька, перебираться на ту сторону.
Недаром Олежка все тринадцать лет прожил на своей планете. Он, а вместе с ним и Шенька, умели бесшумно ходить по лесу, красться, выжидать и быть готовыми ко всему. Так что даже ветки не качнулись, когда друзья по ним переходили речку.
Оставалось под прикрытием прибрежных кустов проскочить узкую песчаную полоску, как ноги Олежки словно приросли к земле.
Всё вокруг закипело от выстреливаемых из-под песка вверх нитями.
– Шенька! Берегись!… Удавчики! – закричал, не таясь, Олежка.
Но слишком поздно. Нити удавчиков оплели ноги мальчика и ногороги Шеньки. Ногорог задёргался, запутываясь в крепких нитях ещё больше, и замер.
После возгласа Олежки, будто эхо раздался довольный, как ему показалось, вопль со стороны леса:
– Хо-хоб-бы-бы!
Как они обманули его! Подкараулили! И пчела не помогла!