— Вызывайте пожарных! Горит чердак!
Затем он сбежал вниз и, оказавшись на улице, осмотрелся по сторонам. Монстров нигде не было. И только в вышине разгоралось пока еще слабое зарево. Вот тогда-то и сгорела крыша дома № 17 по улице Губкина.
С утра Лэнгли была грустной и неразговорчивой. Она бесцельно ходила по квартире, прислушиваясь к каждому шуму, доносившемуся из коридора, подолгу стояла у окон. К полудню она стала нервничать. Наконец кто-то пришел. Лэнгли взволновалась, насторожилась. Оказалось, пришел милиционер. Лэнгли сразу ушла в спальню, а младший лейтенант милиции стал расспрашивать, не слышал ли Блоков ночью какого-либо шума.
— Слышал, — признался Блоков. — Лаяла собака на третьем этаже.
— И у вас это не вызвало подозрений? — удивился милиционер.
— Да у нее это бывает иногда.
— Ну, а еще что-нибудь слыхали? Например, стук, треск, голоса?
— Нет, не слыхал.
— Вот так всегда, — посетовал младший лейтенант. — Звукоизоляция ни к черту, и в то же время никто никогда ничего не слышит.
Милиционер вышел и позвонил в соседнюю квартиру.
— Что-нибудь случилось? — тревожно спросила Лэнгли.
Ее аристократически белое личико осунулось, глаза стали светло-сиреневыми, прическа ее слежалась, приобретя более прилежный и менее вызывающий вид.
— Кажется, обокрали квартиру этажом ниже.
Женщина сникла окончательно.
— Да брось ты так переживать! — решил подбодрить ее поэт. — Расскажи мне о своей проблеме. Может, я тебе в чем-то смогу помочь.
— Я не знаю, что делать, — задумчиво ответила Лэнгли, — ждать или возвращаться.
Егор не знал, чего ей надо ждать и куда возвращаться, и поэтому выжидающе молчал.
— Пожалуй, вернусь! — женщина решительно двинулась к чемодану, раскрыла его и сделала попытку залезть в него, но Егор удержал ее за плечи.
— Ну что ты, — стал утешать он гостью. — Перестань. Разве можно так изматывать себя? Ну кому и что ты докажешь, если будешь сидеть в чемодане? Это по-детски. Поделись лучше со мной своими бедами, и тебе сразу станет легче — вот увидишь.
Наступила долгая пауза. Лэнгли на какое-то время вновь ушла в себя. Затем лицо ее прояснилось, и на нем даже появилась тень слабой улыбки.
— А что? — неожиданно бодро сказала она. — В конце концов не я виновата, что все так получилось. Пусть побегают те, кто потерял чемодан. А я устрою себе небольшой отдых и заодно тебе кое-что расскажу — обещала как-никак. А завтра будет видно.
— Ну вот и отлично, — поддержал ее Егор.
Теперь уже Лэнгли по-настоящему улыбалась, и глаза ее вновь стали фиолетовыми.
— Давай кофе с коньяком, стихи и музыку!
Они снова сидели в креслах за журнальным столиком. Тихо звучал магнитофон.
— Ты любишь страшные тайны? — интригующе спросила Лэнгли, глядя прямо в зрачки Егору.
— Ну какой же поэт не любит страшных тайн? — любуясь ее яркими глазами на бледном лице, вопросом на вопрос ответил он.
— Тогда слушай…
И в это время погас свет. Стало темно и тихо, как в погребе.
— Это почему? — донесся из мрака голос Лэнгли.
— Не знаю. Уже давно такого не было. Но у меня есть свечи.
Егор, спотыкаясь и чертыхаясь, на ощупь нашел подсвечник и спички. Комната озарилась неровным желтым светом, и на двух розовых свечах, установленных на высоком бронзовом подсвечнике, остывая, набухли первые прозрачные капли.
— Итак, о страшной тайне… — напомнил он.
— Ну, слушай, — продолжила она. — Я прибыла сюда из другого, параллельного, мира.
— Так вот откуда, оказывается, берутся такие интересные женщины! — поддержал шутку Егор, обрадованный тем, что его гостья окончательно развеселилась.
— Ну, насчет этого ничего не могу сказать — тебе видней, — серьезно сказала Лэнгли. — А вообще, у нас там кого только не встретишь! Тебе еще посчастливилось не увидеть болванов, потерявших чемодан.
— Да, кстати, о чемодане: как ты туда попала?
— В чемодане-то как раз все и дело. Это вход в коридор, ведущий в другой мир. Как он устроен, рассказывать тебе не стану — это бесполезно, да я и сама не знаю всего, но с его помощью мы проникаем к вам. Понимаешь?
Егор во все это, вроде бы, и не верил, но что-то заставляло его волноваться и нервничать.
— И зачем же вы проникаете? — все еще улыбаясь, спросил он.
— Как зачем? Разведка!
— Шпионаж, значит?
— Ну… — она замялась и как-то неуверенно уточнила: — Научные исследования.
— Это другое дело. А что, иномирянки сильно отличаются от земных женщин? — Егор, смеясь, взял ее руку и стал гладить ее кончиками пальцев, не находя в ней ничего потустороннего.
— Я наполовину иномирянка. Моя мама — землянка. А от браков наших людей с землянами всегда рождаются дети, больше похожие на землян.
— Ну, это уже и вовсе забавная история, — едва не рассмеялся вслух Блоков.
— Правда? — на лице Лэнгли появилась злорадная улыбочка.
Она подскочила и быстро вышла. В прихожей послышалось громыхание чемодана, и вскоре он, неприятно черный, оказался раскрытым на диване.
— Внимание! — Лэнгли сунула в него руку по самое плечо. — Ну что?
— Фокус-покус какой-то, — слегка смутился Егор.
— Попробуй сам.
— Я не мальчик и в детские игры не играю, — поэтом неожиданно начал овладевать страх.
— Будешь играть! — рассердилась женщина и, цепко ухватив Блокова своими нежными ручками, сунула его головой в чемодан, да так резко и неожиданно, что он громко вскрикнул, машинально выставив вперед руки. Однако руки его провалились в нечто зеленое, и Блоков едва не нырнул в чемодан всем телом, но иномирянка, поймав его за рубашку, вытащила обратно.
— Ну это… Что за шуточки? — чувствуя, как кровь отхлынула от его лица, нервно заправляя рубашку, пробормотал он.
— Такой белый ты красивее, — оценивающе сказала женщина, в упор разглядывая его лицо.
— Нет, правда… Тоже мне шуточки… — Егор бессмысленно обошел вокруг кресла и, наконец, уселся в него.
— Бедненький, испугался, — медленно, словно боясь еще больше испугать его, Лэнгли села Егору на колени и погладила его по голове. — Боишься иномирянки? — нежно спрашивала она, гладя поэта по лицу.
Егор чувствовал, как он расслабляется под действием ее неземных чар, как медленно тает всем своим существом, словно розовые свечи на журнальном столике, истекающие горячими струйками. «Свеча горела на столе… — вспомнил он. — Как жаль, что это уже написал другой поэт!».
Спустя час появился свет. Комната вошла в свои привычные очертания и стала незыблемой в своей реальности. Все предметы теперь казались тяжелыми, угловатыми, с ярко очерченными, как на плакате, контурами. И только Лэнгли по-прежнему была ирреальна, словно продолжение приятного, но зыбкого сна.
— У вас там много полуземлян, таких, как ты? — спросил Егор, трогая пальцами ее тонкие голубоватые ногти.
— Нет, — задумчиво, словно выходя из забытья, сказала она. — Единицы. Нас обычно используют в разведке — это наш крест.
— А чистокровные иномиряне сильно отличаются от наших людей?
— Смотря какая порода. У нас их много. Есть звероподобные — их используют на самой грязной работе, например, когда надо кого-нибудь убить, но тоже бездуховные. Они не знают ни любви, ни жалости. У них нет понятия долга и чести. Этих я больше всего не люблю, потому что сочетание интеллекта с бездуховностью — самое страшное уродство. Хотя внешне эти больше других похожи на грэнгов.
— А грэнги кто?
— Это те, кто более всего похож на вас, землян. Они занимают свою общественную нишу в нашем сложном и запутанном мире и, конечно же, не самую высокую, потому что никогда не боролись за это, считая такую борьбу делом недостойным. В этом, наверное, их главная беда, а может, и главное достоинство. Но я думаю, что если бы грэнги захотели власти, они смогли бы ее получить, и наш мир был бы гораздо лучше.