ТОЧКА ВОЗВРАТА
Евгений сосредоточенно накладывал мазок за мазком, проявляя на полотне изображение угрюмого длинноволосого человека, стоящего на фоне толпы, сгрудившейся под черно-красным флагом. На дальнем плане зыбко прорисовывался знакомый силуэт собора.
В большом зале, оборудованном под мастерскую художника, царила тишина. С утра Охрин, задрапировав беспорядочно расставленные по помещению мольберты, решил наконец изменить довлевшей над ним тематике и дописать некогда начатую, а затем надолго брошенную картину. Работа пошла, но Евгений знал, что к вечеру все может вернуться на свои места, и картина вновь останется незавершенной, а потому торопился и изо всех сил старался не отвлекаться.
Антон Светлый, местный поэт, пришел как всегда без предупреждения. Но Евгений был рад ему, тем более что Светлый не требовал к себе особого внимания и не обижался, если Евгений в его присутствии продолжал работать. Антон лишь на несколько секунд приблизился к полотну и как бы между прочим осведомился:
— Это кто ж такие?
— Анархисты у Казанского, — не отрываясь от работы, ответил Евгений, он оставил центральную фигуру картины до ухода Антона и переключился на доработку антуража. — Я их набросал во время последней поездки в Петербург, но до сих пор не могу закончить.
— Сочувствуешь анархистам? — удивился Светлый.
— Совсем не обязательно. Мне вообще интересны люди. Посмотри, какая фактура лица, какое выражение!
— А я уж думал, ты теперь пишешь исключительно на одну тематику, и все остальное тебя просто не интересует.
— Только не начинай меня снова воспитывать. Мы с тобой это уже проходили.
Возникла продолжительная пауза.
— Знаешь, — переводя разговор на другую тему, снова заговорил Светлый, — с тех пор, как у нас все перевернулось, мне периодически снится гражданская война. И, представь себе, в этих снах я всякий раз воюю за красных. Проснусь, думаю — почему? Все равно лет через восемьдесят их идеи потерпят крах, революция и все, что с ней связано, будет осуждено, народ станет голосовать за белых. Потом снова усну — тот же сон, и я снова воюю за красных. Из пулемета по белым строчу, строчу… Не знаешь, почему это?
— Революционные гены, наверное, покоя не дают, — продолжая работать кистью, ответил художник.
— Нет, серьезно.
— Не знаю, — Евгений положил крупный мазок и понял, что ошибся. — Слушай, отстань от меня со своими красными, белыми. Тебе думать больше не о чем?
— Ну вот ты на моем месте за кого воевал бы?
Евгений снова неточно положил мазок, смазав деталь на полотне. Лицо его нервно передернулось, и он изо всей силы запустил кистью в дальний угол комнаты. Кисть ударилась о стену и отскочила, оставив на ней яркий багровый след.
— Ты можешь две минуты помолчать в конце концов?! Чего ты ко мне пристал со своей гражданской войной?!
— Ладно, не злись. По-моему, твое затворничество тебе не на пользу. Нервным ты стал в последнее время, совсем издерганным. Сделал из себя мученика! — Светлый и сам вдруг разозлился. — Признайся, что ты сознательно истязаешь себя и, может, даже упиваешься этим, находишь в этом источник вдохновения, оправдания для самого себя… — Антон осекся, встретившись взглядом с Евгением.
— Ладно, сказал тот, — замнем, а то поссоримся. Почитай лучше что-нибудь из твоих новых стихов.
— Ты действительно хочешь послушать?
— Почему бы и нет?
Антон встал, сосредотачиваясь, прошелся по комнате, остановился у окна и, глядя во двор, стал читать:
Читая, Антон наблюдал, как за окном в песочнице играли дети, и девочка с рыжими, связанными синей лентой волосами, пыталась строить какое-то сооружение, но песок всякий раз предательски осыпался.
Девочка за окном снова терпеливо возводила домик и уже дошла до крыши, но крыша вдруг обрушилась, увлекая за собой стены.
Наконец терпенье девочки лопнуло, и она сердито ударила совком по неподатливому строению, почти сравняв его с землей.
Художник слушал внимательно, слегка сощурив глаза.
— Ну как? — спросил Антон, сделав выжидательную паузу.
— Честно?
— Разумеется.
— Так себе. Только я не понимаю, зачем тебе понадобилось эксплуатировать эту тему, и почему сейчас ты выбрал именно это стихотворение. Ты хочешь меня задеть как-то, о чем-то мне напомнить? — в голосе Евгения появились задиристые нотки.
— Ну что ж, если ты сознательно идешь на откровенный разговор, я отвечу тебе, — принял вызов Светлый. — Ты сам зациклился на этой теме. Тебя никто и ничего больше не волнует. Эти твои анархисты — просто блеф. Ты всегда пишешь одно и то же. Я это знаю наверняка.
— Ну-ну, — в глазах художника появился недобрый блеск.
— Вот! — Антон сорвал драпировку с ближайшего мольберта.
На полотне показалось лицо молодой женщины с большими, широко раскрытыми глазами, в окружении зыбких разноцветных огней на фоне расплывчатых, словно набегающих рельсов и шпал.
— Вот! — крикнул Антон, переходя к следующей картине и сдергивая с нее покрывало.
На картине была та же женщина. Она, упершись ладонями в сплошную каменную стену, как-то испуганно смотрела с полотна.
— Вот! — снова крикнул Антон, проходя дальше.
— Остановись! — скомандовал Евгений предупреждающим тоном.
Светлый остановился, но не замолчал.
— Ты зациклился и потому не можешь нормально жить и работать. Когда ты последний раз выставлял свои картины? И сам, наверное, уже не помнишь. Все это потому, что она погибла. А погибла она потому, что ты ей ничего не объяснил. Она так и ушла, считая тебя негодяем. Не смотри на меня так. Я говорю это не потому, что решил тебе досадить, а потому, что хочу тебе помочь. Ты должен ее увидеть, и тебе сразу станет легче.
— Не понял. Вернись на две фразы назад, — Евгений пытался надеть на лицо циничную маску.
— Я повторю: ты должен увидеть ее и все объяснить.
— Приехали, — Евгений медленно опустился в кресло.
— И я знаю, кто тебе может помочь.
— Ты, конечно.
— Не только. И даже не столько я… Короче говоря, есть такой человек. Ты можешь называть его экстрасенсом, гипнотизером, шарлатаном — кем угодно. Но сам он считает себя медиком, доктором, психотерапевтом.
— «Я поведу тебя к врачу, — сказал мне лучший друг», — нараспев продекламировал Евгений.
— Ты можешь смеяться сколько угодно, но прошу, дослушай до конца. Я не знаю методику его манипуляций. Может быть, это гипноз, может, мистика, какое-то общение с духами, но он считает, что отправляет людей в их прошлое. И это очень похоже на правду. Я бы не стал тебе рекомендовать, если бы сам не попробовал. Могу сказать лишь одно: это не сон, это явь. И ты можешь встретиться с ней. Думаю, тебе это просто необходимо.
— А теперь послушай, что я тебе скажу, — лицо Евгения стало снова серьезным и сосредоточенным, — сначала ты очень удивил меня, а потом немножко заинтриговал. Но если я пойду к твоему экстрасенсу, то, во-первых, из праздного любопытства, ибо единственное чудо, с которым мне приходится соприкасаться в жизни, это чудо творческого вдохновения, и мне было бы интересно соприкоснуться с какими-то иными, пусть даже кажущимися чудесами. А во-вторых, я готов пойти тебе навстречу, чтобы ты больше никогда не возвращался к этой теме. Слышишь, никогда…