— Каждый делает свое дело, что известно тебе не хуже других, — обиделся Солли-рок.
— Но ко всему каждый считает, — Имия Лехх снова сел, — что делает самое главное дело, важнее которого ничего нет и быть не может… Что делает неизмеримо больше других… Это все прописные истины. Я бы сказал, прописные заблуждения, — беспощадно иронизировал он. — Но что бы мы ни делали, какие бы подвиги ни совершали, сейчас, похоже, нам долго не удастся чем-либо полакомиться. И коль так получается, я хотел бы узнать у тебя, Чонки, почему наш Око задерживается из-за каких-то самозаводов?
— И так все ясно, друзья мои. Если самозаводов не стало, как предполагает прежде всего Око, то он является обладателем просто-напросто ни-че-го. Представь себе, милый Лехх, что у тебя ничего нет. Совсем ничего, — Чонки-лао многозначительно захлопал глазами, словно ночная птица Плйий.
— Если у кого-то ничего нет, то это еще не значит, что из-за отсутствия чего-то он имеет право задерживаться и томить своих друзей, вплоть до голода, — опять игнорируя главную мысль сказанного, ввернул Имия Лехх. Он был в ударе.
Дело в том, что ему вопрос о самозаводах, в общем-то, не представлялся столь важным, таинственным или сложным. Но он хорошо понимал других. Поэтому слегка куражился над ними, притворяясь непонимающим.
— Суть в том, что неопределенность в таких вещах, как самозаводы, не может не волновать многостороннего, и я его превосходно понимаю. В подобной ситуации иногда лишний час может стоить достигнутого, — вдруг догадался Солли-рок.
— Все надо успевать делать за время-труд. Тем более, когда ты юбиляр и тебя ждут. Принципа вернее нет и быть не должно, — Имия Лехх был по-прежнему неумолим.
— Я с тобой не совсем согласен, Имия, — Чонки-лао наконец вступил в разгорающийся спор. — И знаешь, почему?
— Да вы что? На самом деле считаете, что у Око крайне сложное положение? — внезапно выпалил Имия Лехх, не столько спрашивая, сколько пытаясь расставить акценты в разговоре.
— Так считает сам Око, но об этом никто не должен знать, — с неподдельным изумлением пробасил Чонки-лао.
Собеседники свободно общались друг с другом. Их жизненные и деловые интересы не пересекались настолько глубоко, чтобы они сильно зависели друг от друга, чтобы эта зависимость мешала смело высказывать свои мысли и говорить прямо то, о чем каждый из них думал.
— Так вот, что я вам еще скажу, — Имия Лехх неторопливо перекатывал в ладонях появившиеся неизвестно откуда (ох, уж эти самозаводы!) нохортовые лизалы. Нежно-розовые, пушистые создания шустро оплетали пальцы, доставляя человеку неслыханное удовольствие. Они тонко улавливали настроение хозяина, повышая его тонус-эффект. — Откройте глаза, друзья мои. Я стою в этом зале. Вы сидите в удобных, теплых креслах. В руках у меня — нохортовые лизалы. Женщины наслаждаются в лирическом зале. Мы отдыхаем в ступер-баре. Я могу продолжать… Но все, абсолютно все, что мы видим, ощущаем, принимаем, чем пользуемся по собственной воле и, я бы сказал, без принуждения, что окружает нас, обеспечивая максимально удобные материально-духовные условия жизни индивидуально для каждого, произведено самозаводами. Все, что есть, совершенствуется и улучшается без непосредственного нашего участия. Участия человека вообще. Так вот: неужели вы допускаете, что такое могло появиться само по себе? Нет, дорогие мои! И поэтому у нас не должно быть сомнений. Самозаводы — объективная реальность.
Солли-рок сжался в кресле, будто загнанный фырк, и смотрел на Имию Лехха с растерянностью и надеждой. Все, о чем рассуждал Лехх, являлось неоспоримым. Истиной. Истиной самой жизни. Солли поражался ясности мыслей Имии. Он даже не подозревал, что этот баламут и забияка Имия спокойно и умело может рассуждать и действовать в самые критические моменты. Сейчас ему казалось, что случай почти крайний. Вот в чем был его недостаток: он никогда не видел дальше своего носа. «Ты живешь словно по инструкции», — как-то заметил Имия. Но выводы, сделанные сейчас Имией, принесли ему облегчение. Солли очень хотел, чтобы Имия Лехх оказался прав.
— Оно, конечно, так, друг Имия, — послышался низкий голос Чонки-лао, выводящий Солли-рока из задумчивости. — Но до сего дня ведь никто не обнаружил ни одного самозавода! Их нет, хотя есть все то, что нас окружает. Да, мы не создаем своими руками ценности, но мы и не знаем, кто или что их порождает, — хладнокровно рассуждал Чонки-лао.
— Все верно ты говоришь. Так есть и так было при наших отцах. Было и до них. Но история помнит, что так когда-то и не было. А слепачи разве не люди? Без самозаводов, все делают своими руками…
— О слепачах говорить нечего, — проворно перебил Чонки-лао Имию.
— Ну, хорошо. Пусть это отдельный разговор. Хотя мы прекрасно знаем, что все они — те же кастеройяне. Вернее, инт-кастеройяне. Мы живем не так, как они. И не только живем, но и работаем. У нас труд более духовный, а у них — более материальный. Я, к тому же, не принимаю во внимание то, что уже который год мы уничтожаем почти вручную постоянно возникающие излишки продукции порой непонятного назначения. Все это, вероятно, неизбежные издержки производства самозаводов. А может быть, наше неумелое программирование задач… Но я не об этом хотел сказать. Когда-то все было иначе. По-другому. Не так. Следовательно, самозаводы появились из-за удивительного умения человека создавать великое своими руками. А если так, то незачем сомневаться в факте существования самозаводов.
Солли-рок теперь был зачарован. Имия все-таки покорил и его. Солли совершенно не знал истории древнейшего мира. Ни в одной учебной программе почему-то не содержались сведения о временах без самозаводов и не говорилось о том, как последние появились. Другие источники также не давали подобной информации.
Трудно было оценить интерес, с которым Солли, оттопырив уши, следил за беседой. Она захватила его целиком. Он не предполагал, что на званом вечере будут спорить о самозаводах. Он не любил сложностей.
С левой стороны бассейна плавно появился маленький водопадик, который постепенно увеличивался в размерах. Солли заметил блаженную улыбку на лице Чонки-лао. Имия Лехх небрежно насвистывал мелодию ступер-бара. Он любил хорошую музыку.
Фонтанов давно уже не стало. Да и вообще вся обстановка в ступер-баре изменилась, обретая новые формы, но оставаясь прежней по содержанию. Никто не обращал на это внимания. Все менялось вокруг, но в то же время было как бы давно знакомым и самым необходимым, причем именно в данный момент.
— Спасибо тебе, дорогой Имия, за столь приятную и полезную беседу, — неожиданно поблагодарил Чонки-лао.
— Пустое… А полезного здесь, в общем-то, мало… — ответил Имия Лехх.
— Да нет. Для меня она действительно оказалась полезной.
— В каком смысле?
— Да так, догадка. А догадка еще не факт. Так что не будем зря ломать копья… Стоит ли рассуждать так глубоко о самозаводах? Честно говоря, я и сам несколько жалею, что начал этот разговор. Собственно, из-за Око-лонга как-то все и получилось, — Чонки-лао вроде бы простодушно улыбался. Точно так же, когда он бил хлыстом по шарам.
Бедный Солли!
Имия Лехх почувствовал, что спор закончен и отправился к бассейну. Окунуться было самое время.
«Как же все-таки получилось, что самозаводы исчезли с Кастеройи, и почему никто не знает куда?» — вновь задумался Чонки-лао. Этот вопрос волновал его с той самой последней охоты в Заповеднике Круга…
И тут в ступер-баре появился Око-лонг. Он был бледен и очень взволнован. Через левую щеку проходил свежий шрам.
Имия опрометью выскочил из бассейна, в котором вздыбились крупные волны. Водопад зашумел. Вокруг стало темнее. Ступер-бар среагировал на Око-лонга.
Чонки-лао уже было собрался встать с кресла навстречу многостороннему, но тот показал рукой, чтобы он не тревожился. Око-лонг первым делом направился к столику с рэул-тонизоном. Он пил с жадностью и много. Затем повернулся к своим гостям. Все трое уже стояли у Трафаретной Колонны, вырастив ее буквально в считанные секунды. Они в ожидании смотрели на Око.
Многосторонний стряхнул пыль с рукава и медленно, с расстановкой, как-то неестественно произнес: