— Как вас зовут? — спросила Летиция.
Я провел ладонью по лицу и помотал головой, отгоняя дурноту.
— У меня было много имен, — ответил я.
— Как вас зовут? — настойчиво повторила Летиция. — Я хочу знать имя человека, из-за которого меня убьют.
— Вас-то за что? — спросил я.
— За содействие побегу. Так как вас все-таки зовут?
Я сунул руку за пазуху и вытащил жетон с личным номером.
— Сорок два ноль пять дробь семь, — прочитал я и хрипло хохотнул.
— Безумие, — прошептала Летиция. — Кругом сплошное безумие…
Клетка была тесной. Сидеть можно было, только согнувшись. Шея болела. Мать Летиция сидела рядом. По ее красивому, породистому лицу аристократки пробегали судороги с трудом сдерживаемой истерики.
— Нас убьют сегодня ночью, — сказала она. — В Тифарете у меня было три дочери и семь внуков. У меня была своя клиника, я помогала больным людям. У меня была собачка, маленький пекинес. У меня был дом с садом. В саду росли вишни и яблони. У меня было все, но сегодня ночью меня убьют.
— Ошибаетесь, — сказал я. — У вас ничего не было, и у меня ничего не было; и быть не могло. Потому что мы — временны, нагими пришли мы в этот мир и нагими уйдем из него. Была только пустота до и будет пустота после, а между этими великими пустотами у тебя есть жизнь. Она слишком коротка и мимолетна, чтобы заполнять ее постоянными вещами… Надо брать от жизни все, что можешь, и отпускать то, что удержать не в силах.
— Тогда зачем жить? — спросила она. — Зачем жить, если ничего не иметь, ни за что не держаться?
— Чтобы познавать. Пробовать. Приобретать опыт. Не важно, что ты пережил — важно, что ты можешь вспомнить.
— Не понимаю…
— Все очень просто. В конечном итоге, жизнь — это череда воспоминаний. Это единственное, что остается с тобой до конца…
Я замолчал и устало потер виски.
— Вы так говорите, — сказала Летиция, — как будто вам уже доводилось умирать.
— Да, — сказал я. — Чтобы прожить много жизней, каждый раз приходится умирать.
Было уже совсем темно, когда в прореху между тучами выглянула луна, большая, красная, набухшая кровью. Над башней вспорхнула стая летучих мышей. Где-то в джунглях взревел тигр. Влажные щупальца тумана поползли по руинам Храма.
— Я не хочу, — вдруг всхлипнула Летиция. — Я не хочу умирать здесь, в этих проклятых джунглях, в этом проклятом Храме, в этом проклятом мире, этой проклятой ночью… Не хочу, не хочу, не хочу! — заскулила она.
Я протянул руку и погладил старушку по седой голове. В этот миг я чувствовал себя бесконечно старше ее.
— Не надо бояться, — сказал я. — Никогда не надо бояться.
Она уткнулась в мое плечо и зарыдала, а я продолжал гладить ее по голове…
Скрипнула дверь клетки. Наг, бесформенно большой в своей хламиде, дотронулся до меня длинным гибким пальцем и прошипел:
— Ты. Иди со мной.
— Мы, наги, были первыми, кто начал странствовать между мирами, — прошелестел низкий, гипнотизирующий голос в полутьме храмовой башни. Кое-где на сколах кирпичей и в трещинах стен подрагивали огоньки свечей, но их колеблющееся пламя было не в силах разогнать полумрак.
— Мы были первыми, кто открыл Врата. Кто ступил в изнанку миров, — монотонно говорил наг. — Потом пришли люди. Они воздвигли храмы и стали давать имена. Агарта, Серые Равнины, Небесный Эфир, Великая Река, Предвечный Океан… Великое множество имен. Каждое имя давало форму. Форма ограничивала содержание.
Лунный свет косо падал на каменный сруб колодца. Плиты не было. Черепа младенцев были свалены горкой в одном из углов. Туда же кто-то замел все до единой косточки.
— А потом махатмы из Шангри-Ла закрыли колодцы Печатью Дракона; и свободы не стало.
Наг взял огарок свечи в руку и приблизился к колодцу. Подсвеченное снизу, его удлиненное лицо было похоже на морду змеи.
— Они постарались на славу, — сказал наг, и впервые в его голосе прозвучало что-то похожее на эмоции: смесь ненависти и уважения. — Если не знать ритуала, колодец, закрытый Печатью Дракона, не открыть и атомной бомбой. А повторить ритуал пока не удалось никому…
Пальцы нага любовно пробежались по червеобразным символам на колодце.
— Все дело в погрешности перевода… — сообщил наг, подойдя ко мне и подняв огарок повыше. — Кровь ребенка не сработает. Нужна кровь скитальца. Человека, который не принадлежит ни одному миру. Неприкаянного… И отдать он ее должен добровольно. Ты дашь мне свою кровь?
Я заглянул в вертикальные зрачки нага и сказал: