С теми, кто слушает меня по радио и слуху которых не препятствует, как я говорил только что, то обстоятельство, что они меня слышат, я пойду здесь несколько дальше. Именно по этой причине я и зачитываю вам этот текст — если я могу это делать на уровне средств массовой информации, почему бы не попытать счастья и здесь?
К тому же, эти первые ответы, так вас ошарашившие и прошедшие, похоже, по радио гораздо лучше, чем кажется, подтвердили принцип, усвоенный мною и составляющий одно целое с тем, что я хотел бы сегодня передать вам в наследство. Это один из методов, из которых наше воздействие на культуру могло бы складываться.
Оказавшись волей случая перед широкой публикой, перед массой, на милость которой отдало вас одно из средств информации, почему бы не поднять уровень прямо пропорционально предполагаемой некомпетентности — сомнительная презумпция — вашей публики? Стоит ли снижать тон? Кого надо вам вербовать? Игра культуры и состоит как раз в том, чтобы вовлечь вас в систему — сделать так, чтобы свои своих не узнали.
Поэтому здесь, несмотря на то, что в этой аудитории сказать об этом еще можно, я скажу о том, чем замечательна, пройдя незамеченной, моя формула субъекта якобы знающего, положенная в основу переноса.
Предполагаемое знание, которое переносит на аналитика, по моим словам, анализирующий пациент, отнюдь не предполагает в психоаналитике знания истины. Поразмышляйте над этим, если хотите понять, почему дополнение это стало бы для переноса гибельным. С другой стороны, если понимание это мешает действию переноса оставаться истинным, размышлять нал этим не надо.
Я испытываю негодование по поводу некой особы, выдающей то, что я обличаю, за толику знания, которой перенос оперирует. От нее одной зависит сменить на другую мебель то кресло, которое, окажись я прав, она грозиться продать. Она ставит себя в безвыходное положение лишь тем, что не довольствуется имеющимися в ее распоряжении средствами. Единственное, что психоаналитику нужно, это чтобы в ткани его бытия не оказалась распущена ни одна петля. Пресловутое незнание, о котором столько разглагольствуют, близко его сердцу ровно постольку, поскольку он сам ничего не знает. Ему претит новомодный обычай откапывать тень, а потом, чтобы прослыть за хорошую охотничью собаку, делать вид, будто нашел падаль. Его дисциплина научила его: Реальное не для того нужно, чтобы его знали — это единственный его рубеж обороны против идеализма.
Знание присовокупляется к Реальному; именно поэтому оно способно не только внести в бытие фальшь, но и до известной степени обналичить ее. Вот почему я ушел в наличное бытие, Dasein, с головой, и без помощи мне здесь не обойтись.
На самом деле, знание занимается истиной лишь там, где оно ложно. Любое знание, которое не является ложным, к истине равнодушно. Истинной, на поверку, оказывается лишь форма его, которую мы, путем весьма сомнительной, надо сказать, процедуры, застаем врасплох, когда милостью Фрейда оно говорит нам о языке — застаем потому, что оно является его, языка, продуктом.
Вот здесь-то и имеютместо политические последствия. На деле вопрос всегда в том, какое знание возводится здесь в закон. Когда это обнаруживается, может оказаться, что ситуация изменилась. Знание, увиденное другими глазами, понижается в ранг симптома. И тогда является истина.
За истину, конечно, сражаются, но причиной тому ее связь с Реальным. Однако то, что это происходит, куда маловажнее того, что это производит. Эффект истины
— это пропажа знания. Эта пропажа и обусловливает скорейшее возобновление производства.
Что касается Реального, то ему от этого ни жарко, ни холодно. С него, как с гуся вода — до следующего кризиса. Оно даже выигрывает, возвращая себе на время свой блеск. Это блеск, которого от любых революций ждать бесполезно
— тот блеск, что мог бы воссиять на месте, всегда неспокойном, истины. Беда лишь в том, что блеск этот ослепителен — в нем не видно ни зги.
Вот текст, который я, на другой день после последнего семинара, отложил в сторону — для вас, конечно же, так как о том, чтобы присовокупить его к моему маленькому радиопараду, не может быть речи.
В связи с этим важно усвоить следующее — страшно в истине то, чему она уступает место.
Место Другого существует, как я всегда говорил, для того, чтобы туда была вписана истина, то есть все, что к этому разряду относится — ошибки, даже ложь — все, одним словом, что не существует, не имей оно истины в своей основе.