Пока я погрузился в думы, Волкер о чем-то докладывал. И то, что я прослушал практически все его слова мимо, не являлось на самом деле бедой, потому как я уже давно оставил попытки влезть своими распоряжениями и суждениями в его сферу, давая ему полный карт-бланш, лишь только принимая во внимания его отчеты. Но, не потому что я считал это не столь важным, — нет, как раз-таки, наоборот, ибо магическая составляющая была частью нас, и соответственно, имела прямое влияние на все, — а потому что про фанатизм и преданность своему делу Волкера можно было слагать легенды и писать этому целые эпосы. Про какие-то же заковыристые игры и предательство со стороны главного мага и вовсе упоминать было бы глупо. И, опять же, нет, не потому что он был моим товарищем — хотя и это был весомый аргумент, — а потому что это, банально, отсутствовало в его натуре. В его характере можно было обнаружить много обвинений, таких, как излишнее брюзжание или пренебрежение ко всему, что не связано с магией, но в одном он был неповинен — в вероломстве. А именно с вероломством он отождествлял предательство, считая это ниже своего достоинства. Даже если стань он в один день врагом моим, то нашел бы я его врагом честным и отважным, не способным на жульничество.
Вэлиас, словно подобие паука, развертывал свою сеть, вербуя новых агентов и расширяя агентуру. Я хотел добиться результата, чтобы жители Шамора начали чувствовать себя частью Трануилской империи, и началась огромная кампания по пропаганде. Людям внушалось, что теперь они едины. Смутьяны вылавливались, а рьяным сторонникам давалась возможность нести свое слово в массы. Через пару поколений все сегодняшние труды должны были принести свои плоды и полностью изменить облик людей.
Обсудив последние детали по решению всех этих проблем, и отдав последние распоряжения, я покинул помещение и быстрым шагом направился в сторону своих покоев.
— Мой император! — перехватил меня по дороге какой-то юноша. Я быстро осмотрел его внешний облик и одежду: дендриец.
— Говори!
— Я — Острит, сын Истрита, — вот почему его лицо мне показалось столь знакомым: юноша весь в отца. — Мой отец отдал жизнь, служа вам. Я, если вы позволите, хочу вступить в ряды вашей личной охраны. Он, еще при жизни, хорошо меня подготовил к этому, зная, что в один день я повторю его путь.
— Сколько тебе лет? — пристальнее посмотрел я на него.
— Пятнадцать!
— Ты слишком юн для этого. Ступай домой. Как минует два десятка лет, тогда можешь возвращаться, — впрочем, я и тогда не позволю ему сделать этого, ибо обещал его отцу заботу о его детях. А эта работа, без сомнения, была слишком опасна.
— Мой император, у нас есть, кому продолжить род: помимо меня у отца остался еще один сын…
— Я сказал своё слово, — перебил я его.
— Я настаиваю, чтобы меня взяли, — его голос немного вздрогнул, но остался тверд.
— Настаиваешь?
— Простите меня. Я готов понесли любое наказание за эти слова, но от своего все равно не отступлюсь.
Его губы подрагивали, вспотевший лоб передавал волнение, но глаза подтверждали последние слова. Немного подумав, я все же передумал: не хотел ломать мечту юноше.
— Хорошо, Острит; ты принят. Я отдам соответствующие распоряжения.
— Благодарю, ваше величество! Я не подведу! — горячо поблагодарил он и рьяно поклонился.
На долю секунды этот юноша грабил мои мысли у жены, но лишь на долю, потому как я в порыве страсти и животного инстинкта, ведомый самой природой мчался напрямик к ней.
Быстрым шагом, наконец, достигнув двери покоев, энергичным движением я распахнул их, и…