В старой книге, из тех, что у папы остались с его детства, Света читала, что непроницаемые лица были у североамериканских индейцев. Их с детства учили скрывать, плохо тебе или хорошо, и Света два дня следила за собой, чтобы не улыбаться и не показывать волнения, когда еще не ясно, кого вызовут на уроке. Но все равно не получилось быть как индейцы – это одна Катя может. И Света перестала думать, что отражается на ее лице: она любовалась Катей.
У Кати были прямые тонкие волосы, и они лезли за воротник, слишком широкий, точно кофта была не ее. Другие девочки, будь у них такие волосы, мазали бы их пенками для укладки или бы стриглись коротко, чтобы не видно было, какие они жидкие, а Катя как будто знала, что на нее и так можно глядеть и любоваться, и ей ничего делать не нужно. На переменах она всегда держалась одна, и казалось, это не потому, что с ней никто не хочет дружить, а наоборот, ей никто не нужен. Никто в классе ей не подходит в друзья. Целые дни и недели Катя не разговаривала с одноклассниками.
Света вспоминает об этом теперь и сама не верит себе: «А я подхожу ей, оказывается? Мы можем быть подругами?»
На уроках она представляла, как после звонка к ней подойдет Катя и они станут вдвоем ходить по коридору и говорить о кино, сразу о нескольких фильмах, – может быть, в каком-нибудь играет Хью Джефф, и у него усы, не все ли это равно. Главное, те люди, в кино, могут ездить куда хотят или влюбляться в красавиц и плавать по океану, и они дерутся между собой на палубе и так прыгают! Если бы еще в одно кино добавить из другого кино, и еще чтобы там был Джек, вообще из другого фильма, а всех остальных не надо, то это было бы такое… «Это я просто не знаю как здорово было бы!» – думает Света.
Катя сказала ей:
– Нам с тобой лучше всего стать океанологами.
Света привела ее в гости, когда мама с папой были на работе. Катя водила пальцем по стеклу аквариума, и за ее пальцем, не отставая, плавала хищная рыбка цихлазома.
Катя толкала Свету:
– Смотри-смотри, она меня хочет съесть!
И спрашивала:
– Ты, что ли, занимаешься рыбами?
Аквариум был папин. Папа установил его когда-то давно, папа чистил фильтры и покупал корм, а иногда запускал новых рыбок.
Но Света сказала:
– Конечно, это я занимаюсь, – потому что Кате хотелось, чтобы аквариум был Светин.
Катя заглядывала в воду сверху, подвинув крышку, и снова смотрела сбоку. Сказала:
– У нас в старом доме, на Кировском, баб Валя держала аквариум, – и усмехнулась. – Конечно, не такой огромный, как у вас, и без рыб.
Света спросила:
– Как это – без рыб?
Катя ответила:
– А для чего ей рыбы? Они мельтешат. А баба Валя гадала по воде. Все, говорит, видно там, кому замуж, кто умрет или кому в тюрьму…
– Как видно? – не поняла Света. – Просто в воде? Людей?
Катя как будто не слышала ее. Она водила цихлазому пальцем через стекло из одного края аквариума в другой и глядела на нее не отрываясь. Свете было не понять, о чем она думает. А потом она сказала, точно отвечая кому-то другому на какой-то совсем другой вопрос:
– Не, я бы лучше хотела аквариум с рыбами. Вот такой или еще больше! А будущее – его ведь и в шаролуннике смотреть можно!
– Где можно? – спросила Света.
Но Катя все глядела и глядела в аквариум.
– Я бы тоже запустила этих цихлазом, – объявила она. – А еще скатов и медуз.
А после сказала, что надо бы им со Светой стать океанологами. Тогда и аквариум никакой покупать будет не нужно.
Света насторожилась: надо стать – кем? Про странное слово «шаролунник» она не поняла, что оно значит, и теперь перестала думать о нем, потому что ей сама собою представилась бескрайняя, во весь альбомный лист, сверкающая поверхность. Она бы нарисовала океан вот так, если бы умела. Лист перед ней разрастался в длину и вширь, вода плескалась на нем, и солнечные блики были всюду, куда ни глянь. Летучие рыбы летали по воздуху – в аквариумах таких не бывает, – и брызги с их плавников попадали в лицо. А в воде, под бликами, угадывалась потаенная многообразная жизнь. Где-то и цихлазомы плавали в глубине, им было там лучше, чем в аквариуме. Хотя папа говорил, что они пресноводные.