– Еще!
Парень в полосатой майке ныряет под приподнятый угол крыши.
Бревно-рычаг снова страшно трещит на изломе.
У Сашки белое, как мел лицо. У него не глаза – тьма.
– Держи бревно, скотина!
Это, кажется, я крикнул… Тяжело! Бревно неудержимо тащит в сторону.
Парень в полосатой майке вытаскивает маленькую девчушку лет трех. Мелькает ее платьице, потом, как из-под земли, вырастает женщина и заслоняет ее своей спиной.
Все!
Скрип и грохот… Это рушится брошенная крыша. Удушающее облако пыли.
Все…
Усталость… Она появляется неожиданно и давит на плечи словно свинцовая плита. Мир вокруг меняется, тускнеет и темнеет. Это как обрыв кинопленки и ты сидишь один в темном и пустом зале.
Я так сильно выжат, что мне все безразлично… Я иду туда, к колодцу. Пью из ведра и вода льется в меня… В пустоту, как в бездну.
Рядом – Сашка.
Он тянет руки:
– Дай мне…
Он – моложе и меньше устал.
Я сажусь на груду бревен.
Сашка жадно пьет… Потом какая-то женщина торопливо перевязывает ему руку.
Я смотрю в землю… Дыхание постепенно успокаивается. Внутри пустота… Ни фига нет. Никаких чувств. Курю… Снова хочется пить.
Сашка тянет мне ведро с водой:
– На!..
Он уже улыбается. Выносливый же, черт!
Кто-то громко говорит:
– Жива, Леночка, жива. Только ручку сломала.
На моей шее болтается разорванная цепочка… Крестик не соскользнул только потому, что помешал замок цепочки. А ее второй конец зацепился где-то там, за спиной, за майку.
Пустота… Слегка тошнит. И одна пустота внутри.
Шепчу про себя молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня!»
Пустота… Пустота ужасающая… Темная, как бездна. И как смерть.
«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня!»
Сашка садится рядом.
Он говорит медленно, растягивая каждое слово:
– Ой, мля, устал…
Я пытаюсь снять цепочку. Но она крепко зацепилась. Кроме того, пальцы в ссадинах и порезах… Сашка хочет помочь, но у него перевязана правая ладонь. Ладонь чисто вымыта и поэтому она белая, словно не живая.
Пустота. Неестественная… Выворачивающая.
«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня!»
– Пошли, водки выпьем, балбес, – говорит Сашка.
– Ща-а-а…
«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня!»
Руки дрожат…
– У тебя физиономия, как у идиота, – Сашка гыгыкает.
Его лицо расплывается в удивительно доброй и простодушной улыбке.
Я морщусь:
– Козел, ты, Саш… Отстань! Уморился я просто.
Мы идем к дому Сашкиной тещи. Я кладу цепочку и крестик в карман.
Пустота! Она убивает меня каждую секунду… Я не понимаю, почему я еще жив. Я снова и снова шепчу про себя молитву вслед удаляющемуся Богу: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня!»
Я уже не помню ненависти… Точнее, она – как ожог. Как корка какая-то… И бездна… Бездна там, под коркой. Нет ничего – никаких чувств… И ни капельки тепла.
Но Бог простит и ненависть, и пустоту.
Очень скоро…
Простит!
Нет, я не верю…
Я просто знаю.
Озеро Мбанго
1.
У посетительницы было спокойное и удивительно красивое лицо. Но она и явно нервничала, это было заметно по тому, что она не назвала своего имени, и сразу перешла к делу.
– Знаете, мне проще рассказать вам все с самого начала, – женщина закурила и откинулась на спинку кресла. – К сожалению, вы не первый специалист, к которому мне пришлось обратиться.
– Проще было сразу прийти ко мне, – улыбнулся Мишка.
– Возможно. Но я не думаю, что вам понравится история с примесью мистики, – молодая женщина хладнокровно улыбнулась в ответ. – Короче говоря, год назад я и один мой знакомый посетили Замбезию. Это был довольно крутой вид отдыха без пяти звездных отелей. Впрочем, в африканской саванне есть своя прелесть. Нас просто несло один черт знает куда… – по лицу женщины скользнула тень. – Тогда мне нравилось рассматривать львов из джипа или купаться в речке Охо, после которой на теле остается золотая пыль. Однажды, вопреки желанию нашего проводника, мы посетили племя ндари. Название этого народца было не таким коротким, и я запомнила только первое слово. Целиком его можно было перевести, как «люди черного колдуна». К тому времени я уже успела здорово поссориться со своим богатым другом. Мы провели в гостях у колдунов-ндари только одну ночь. Я спала одна в хижине и, мягко говоря, была не совсем трезва. Утром я нашла на своем плече вот эту татуировку…
Женщина расстегнула легкую кофточку и обнажила плечо.
«Стерва», – почитал немного ошарашенный Мишка. Большие буквы состояли из замысловато переплетенных, зеленых змей.