Предложение было настолько неожиданным, что Ахиллес не сразу нашелся, что ответить. После недолгого раздумья сказал:
– Никак не получится, Митрофан Лукич. Нельзя же вот так просто, сидя у себя во флигеле и трубочку покуривая, «умственно исчислить» виновного. Никак нельзя. Нужно все видеть своими глазами – и тех, кого подозреваешь, и место, и поговорить с людьми. Я же офицер. Что люди скажут, если я начну слоняться по городу, заходить не в самые пристойные заведения, где офицеру и бывать неуместно, высматривать и выспрашивать, а то и следить за кем-то… С вами я все определил, потому что видел вас своими глазами… И люди будут удивляться, и начальство, когда узнает, взгреет так, что мало не покажется.
– Оно так… – пробормотал купец. – Оно, конечно… В самом деле, как вам, офицеру при мундире, за такое дело браться? Все равно что я начну выслеживать тех мазуриков, что на ярмарке часы и кошельки таскают… Спятил, скажут, Лукич на старости лет… А у вас еще и мундир императорской армии… Никак невместно… – Он долго сидел над своей пустой рюмкой, печально в нее уставясь, потом поднял голову, и его лицо форменным образом просияло. – Ахиллий Петрович! А что, ежели вам помощников взять? Они и будут высматривать да выспрашивать, а вы будете слушать, что принесли, да умственным образом рассчитывать? Митька рассказывал, что в романах ваших этот Чирок Хомс так и действует.
– Где же я таких помощников возьму? – пожал плечами Ахиллес.
– А их и искать не надо! – вот возьмите моего Митьку – чем не помощник? Только от него и слышу, что после гимназии хочет не в коммерческое, а в сыщики поступить. Уж он-то с превеликим удовольствием помогать вам возьмется – последить за кем, скажем. Уж его-то ни в чем таком не заподозрят – мало ли гимназистов по улицам болтается, последние каникулярные денечки догуливая? – Он не на шутку увлекся собственной идеей. – Никто и знать не будет, чем он на самом деле занимается. И вот что еще… Артамошка ваш – парень хитрый, тот еще ухарь, сам говорил, что приказчиком служил. Ежели его, скажем, одеть под мастерового да запустить в тот трактир, где Колька Егоров бывает, самый для меня подозрительный из трех… Вот кому деньги нужны – женой не обзавелся, по портерным болтается, опять же насчет женского пола дерзок на руку, горничным головы дурить мастер, а такие похождения денег требуют: где супир[11], где платочек, где еще какой подарочек… Что скажете?
– Вообще-то это против всех воинских уставов – отпускать одетого в партикулярное солдата в питейное заведение…
– А кто узнает-то? – с жаром возразил купец. – Воинские патрули у нас по улицам не ходят. Да и выводят ваш полк, я слышал, за город в целях карантина. Горстка офицеров в городе остается… да и не ходят господа офицеры в дешевые портерные. Кто опознает? А ежели что – вытащу. Ваш командир полка, скажу по секрету, мне намедни четыреста рублей проиграл, и не похоже, что у него в скором времени будут деньги, чтоб отдавать. Придумаю что-нибудь, не брошу вашего Артамошку, мое вам купеческое слово. Поговорю сегодня же с Никифором Артемьичем Лягиным, что ношеным платьем торгует на широкую ногу, подберем вашему Артамошке надлежащий наряд: чтобы и справным мастеровым смотрелся, и оборванцем не выглядел. А уж я, со своей стороны, еще и денег ему дам. Долго ли такому хвату с Колькой познакомиться и в друзья-приятели набиться? С такими-то помощниками вы, Ахиллий Петрович, враз мне прохвоста умственно вычислите! Что скажете?
Ахиллес внезапно поймал себя на том, что эта идея вовсе не выглядит чем-то фантасмагорическим и в глубине души ему нравится. Расследование совершенно в духе Шерлока Холмса – и хороший способ проверить себя: годен ли он на что-то как сыщик? Авантюра чистейшей воды… а может быть, и нет? Как еще проверить, есть ли у него способности, чтобы стать сыщиком, или все было пустыми юношескими мечтаниями, как те, что его обуревали в гимназические годы, а сейчас обуревают Митьку?
И неожиданно для самого себя сказал:
– Я согласен, Митрофан Лукич. Артамошку бы еще уговорить надежно, ведь заупрямиться может…
Ухмыльнувшись, купец полез в карман шаровар, достал старомодный кошелек с большими медными застежками и, громко прищелкивая монетами, выложил на стол пять золотых червонцев: