– Зачем? – спрашиваю я. – Я пишу то, что я вижу, что я думаю…
– Ну, Вы поживете там и подумаете о том!..
Такова была советская литература. Помните, когда Беломорканал строили, то туда отправляли писателей, где те должны были пожить, посмотреть и написать что-нибудь советское.
У моей книги «Два дома» был хороший редактор – Марина Владимировна Иванова, которая была когда-то редактором Солженицына и Трифонова. Она понимала, что редактирует не антисоветскую, но несоветскую литературу. Я помню, первое, что надо было сделать, это – заключить договор.
– Зачем? – спросил я.
– Вы получите 60 %, – ответила она.
– Зачем?
– Ну, поймете потом.
Мы благополучно заключаем договор, я получаю свои 60 %. А тогда перед сдачей в набор текст должен был еще читать так называемый контрольный редактор. Он приглашает меня в издательство и говорит:
– Я прочитал Вашу книжку. Первую из двух повестей в ней надо просто снять. Это – абсолютная антисоветчина. А вторую надо сократить вдвое!
– И что из этого получится? – спрашиваю я.
– Ну, небольшая интересная книжечка… Все-таки это будет считаться публикацией.
– На это я не согласен.
– А какие тогда могут быть варианты?
– Вариант простой. Я просто забираю рукопись и все.
И тут Марина Владимировна, которая в этот момент сидела рядом, говорит:
– Вы знаете, мы не можем отдать автору рукопись…
– Почему? – спрашивает он.
– Мы уже выплатили ему 60 %…
– Как?! – восклицает он, – до контрольного редактора?! Как вы могли?!
Советская власть хотя и была главнее всего, но деньги при этом тоже оставались деньгами. Поэтому вся структура советской жизни была направлена не то чтобы против антисоветизма, а против свободной мысли. Важно не то, что ты думаешь против, а то, что ты думаешь не так, по-своему. А ведь умение думать по-своему и есть первый шаг и к философии, и к литературе. Если ты умеешь думать по-своему или просто не умеешь думать по-другому, то это – твое счастье и твоя беда. Помните, как чёрт в «Братьях Карамазовых» говорит: «Моя мечта – это воплотиться, но чтоб уж окончательно, безвозвратно, в какую-нибудь толстую семипудовую купчиху и всему поверить, во что она верит». Как и он, ты тоже хочешь думать по-другому, но не можешь.
Вопрос. А как современная литература соотносится с философией? Выключается ли она из ее рассмотрения или ее включение принимает какие-то новые формы?
В.К. Некое философствование, разумеется, присутствует, но оно присутствует в постмодернистском ключе. А постмодернизм, на мой взгляд, все-таки не совсем является философией. Или просто я человек, воспитанный на классической философии. Поэтому, собственно, за редким исключением современную литературу читаю с трудом. Беда современной литературы заключается в ориентации на рынок. И никуда здесь не деться. Шоуменство даже хороших, талантливых писателей порой ломает структуру их художественного произведения. Только что у меня вышла книжка[886], в которую мне предложили включить три своих любимых вещи. Туда я включил как раз «Два дома», «Крокодил» и «Смерть пенсионера». Посмотрев ее, главный редактор одного толстого солидного журнала сказал мне, что книжка получилась прекрасной во всех отношениях, но у нее есть один большой недостаток: небольшой тираж, она только для интеллектуалов. Но, продолжал редактор, как-то мой сын приходит и говорит, что книга некоего (гипотетического) Вани Бякина вышла тиражом три миллиона.
– Папа, это же, наверное, здорово, если три миллиона!
После этого, как он купил и прочел эту книгу, я у него спрашиваю:
– Ну и как?
– Да я ее уже на помойку отнес. А почему три миллиона?
– Вот поэтому и три миллиона, – говорю я.
На этой объяснительно-ехидной реплике главного редактора, наверно, имеет смысл прекратить нашу беседу. Слишком она многосмысленна.
Вместо заключения
Мыслима ли Европа без России?
Этот текст – доклад на международной конференции в Берлине. Публикую с разрешения устроителей этой встречи, которая состоялась в рамках хорошо известной в Германии конференции «Немецко-русские осенние встречи», которая в этом году отмечает свой юбилей – 20 лет. «Нежелательная» Европа? Испытание на прочность». («Wieder unerwünscht? – Europa in der Zerreißprobe»). Какие представления о будущем нашего общего континента существуют сегодня в России, Германии и других европейских странах? Как вновь найти утерянное взаимопонимание, выходящее за узкие рамки националистических соображений, и какую роль при этом должно играть гражданское общество? При этом прилагательное «нежелательная», как пишут устроители, было заимствовали из закона о «нежелательных иностранных организациях», принятого недавно в России и олицетворяющего, на их взгляд, угрозу европейской общности.