Но это тяжкая потеря.
Кара Свол провела мое кресло к краю платформы, остановившись возле самых перил. Перед нами простерся огромный город.
— Что-нибудь видишь? — спросила Кара. Она старалась вести себя непринужденно, но я чувствовал боль в ее голосе.
— Обещаю, мы найдем его, — произнес я.
К сожалению, системы вокс-транслятора, встроенного в кресло, делали мой голос механическим, лишенным эмоциональности. Я уже давно ни с кем из своих спутников не общался при помощи телепатии. Последний раз мы разговаривали напрямую на Маджескусе. Да, меня раздражала чудовищная холодность вокса, но ментальная речь была все же слишком интимным, слишком доверительным общением — и слишком болезненным сейчас, когда наши мысли были окрашены скорбью.
— Мы обязательно здесь что-нибудь отыщем, — добавил я. — Что-нибудь значимое.
Кара выдавила из себя улыбку. Впервые за несколько месяцев я увидел это выражение на ее лице, и это немного согрело меня. Она старалась справиться. Свол была невысокой рыжей пышкой, чьи округлые формы ни за что не позволили бы вам догадаться о тех акробатических навыках, которыми она обладала. Как и Гарлон, она перешла ко мне от Эйзенхорна. Кара была искренне предана ордосам и, когда требовалось, могла проявлять каменную твердость характера, хотя внутри была такой чувственной, как выглядела, и столь же мягкой, как изгибы ее тела. По правде сказать, я и держал ее при себе не столько за ее ловкость, незаметность и умение управляться с оружием, сколько за эту самую мягкость.
Молох растворился в безбрежности космоса сразу же после преступления, содеянного им на Маджескусе, и не оставил за собой никаких следов. Но Саметер, эта замшелая планета, давал надежду нащупать ниточку, ведущую к еретику. Трое из уничтоженных нами наемников Молоха, штурмовавших «Потаенный свет», как выяснилось, были родом именно с этого мира. Причем все из Урбитана — второго крупнейшего города Саметера.
Нам предстояло проследить их родственные и социальные связи, узнать о каждом повороте и изломе в их судьбах, чтобы вновь взять след преступника.
И тогда…
Карл наконец завершил свою беседу с пилотом челнока. Когда я развернулся, то увидел, что наш «извозчик» взирает на меня так, словно впервые меня видит. Мне даже не требовалось читать его мысли, чтобы понять причину его любопытства.
Раны, причиненные Хаосом, сделали меня калекой. Я превратился в бестелесный призрак, навеки заточенный в бронированное летающее кресло. Лишился человеческого облика. Просто парящий в воздухе стальной механический контейнер, внутри которого сложнейшие биосистемы поддерживают некое подобие жизни в скудных остатках плоти. Я прекрасно осознаю, что один мой вид способен напугать простых людей вроде того же пилота или его экипажа. У меня нет даже лица, а ведь все так привыкли к лицам.
Да я и сам скучаю по нему. И по собственным ногам — тоже. Роковая судьба оставила мне лишь одно — мой разум. Ясный, обладающий псионическими способностями опасного уровня, он служил единственной отдушиной, позволявшей мне смириться с физическими увечьями. Только это и позволяло мне нести бремя долга. Только благодаря интеллектуальным способностям я имею полноценную жизнь, оставаясь на самом деле просто уродцем, заточенным в железной коробке.
А вот у Молоха имелся собственный облик. Довольно привлекательная маска из плоти и крови, но столь же невыразительная, как мое обтекаемое, выкрашенное матовой краской вместилище. Единственное искреннее выражение, какое вы могли бы увидеть на его лице, — наслаждение при совершении очередной подлости. И я бы многое отдал, чтобы сунуть его размозженную голову в печь и навсегда сжечь эту маску.
— У нас есть имена и описания? — спросил я.
— Они у Нейла, — ответила Кара.
— Гарлон?
Боец повернулся и неторопливо направился к нам, на ходу извлекая инфопланшет из кармана долгополого, прошитого стальной проволокой тренча.