— Закажете что-нибудь ещё? — спросил бармен.
— Нет, — Виктория метнула вежливую улыбку сразу обоим. — Где вы живёте?
— На Корсо дель Ринашименто.
Юноша назвал дом и номер квартиры.
— Я зайду до вечера, — Виктория заплатила бармену и, не обмолвившись более ни словом, покинула бар.
Холод ударил в лицо и вызвал бурю эмоций, напомнив о приближении зимы. Женщина истосковалась по настоящему солнцу, палящему и опасному. Лишь под небом Марокко в искалеченной душе могла родиться жажда жить дальше. А поздняя осень олицетворяла медленную мучительную смерть. От этого хотелось бежать. Как и из ненавистного века обратно в родное средневековье — к пониманию безграничности мира, чувствам свободы и страха. Того, что она потеряла в одном из предыдущих столетий.
Спустя несколько часов современный Рим, находящийся на осколках величайшего древнего города, должен был остаться позади. Усталость сказывалась всё острее. Наверное, поэтому Викторию Морреаф начала терзать странная тяга к мальчику. в нём крылось что-то заманчивое. Иногда судьба подсылала ей тех немногих, кто запоминался на всю жизнь с первой же встречи.
Ровно в четыре она постучала в дверь квартиры на улице Корсо дель Ринашименто. Мальчик открыл. В его тёмных глазах вспыхнуло торжество.
Рубашка красиво облегала стройное молодое тело. Волосы были зачёсаны в аккуратный пробор, а не растрёпаны ветром, какими запомнились в баре. Заметив быстрый оценивающий взгляд, он слегка улыбнулся и отошёл в сторону, пропуская гостью за порог. Виктория медленно вошла, и на какие-то секунды обстановка поглотила её внимание: идеально застеленная кровать, предназначенная на одного, письменный стол, где всё лежало на своих местах, небольшой телевизор в углу комнаты… Это наводило на подозрения. Виктория всегда считала прилежных и старательных людей самыми страшными представителями общества: они пользовались безупречной репутацией, знали больше других и при этом оставались в тени.
— Осмотрелись? — спросил мальчик.
Виктория одарила его внимательным взглядом.
— Вы здесь давно?
— Около трёх месяцев.
Она позволила хозяину проявить вежливость. Пальто соскольнуло с плеч ему в руки.
— У меня, к сожалению, кофе нет, есть только чай. Могу открыть шампанское в честь знакомства.
— Не надо, у меня самолёт через три часа.
Он кивнул и отправился на кухню кипятить чайник. Виктория по обыкновению заглянула в ванную помыть руки и заметила отсутствие зеркала. Позже она поняла, что в квартире вообще нет зеркал.
— А я ведь до сих пор не знаю вашего имени, — произнесла она, занимая предложенный стул.
За небольшим окном открывался вид на соседний дом. С улицы доносились гудки проезжавших машин.
— Мелькарт Тессера, — ответил мальчик.
— Прямо как языческого бога.
— Правда? — он с деланным удивлением воззрился на неё.
— Вам это не было известно?
— Я не силён в мифологии.
— Не очень-то верится.
— Почему?
— Не знакомый с мифологией человек осведомлён о философском камне? Выглядит невероятно.
— Вас не проведёшь.
— Не старайтесь.
Из отверстия закипавшего чайника повалил дым. Хозяин разлил по бокалам свежую ароматную заварку, приятно пахнувшую персиком, и кипяток.
— Сахару? — предложил он.
— Я пью без сахара.
— Не любите сладкое?
— Не особо.
— А я люблю. Я страшный сладкоежка.
— Про вас не скажешь.
— Да, пожалуй.
— Сколько вам лет?
— Двадцать. А вам?
— В январе исполнится семьсот тридцать пять.
— Срок, — улыбнулся Мелькарт.
Виктория улыбнулась в ответ.
— Это сложно? — спросил он.
— Жить семьсот тридцать пять лет?
— Да.
— Первые сто — двести лет — чрезвычайно сложно. Затем воспринимаешь жизнь как игру, поднимаешь ставки всё выше, рискуешь и ждёшь результата. Единственное, что мучает — скука.
— Я вам завидую.
— А я вам.
— Почему? — в изумлении он изогнул бровь.
— Потому что вы смертный. Потому что вам есть, за что держаться, чем дорожить. Потому что те, кого любите, не успеют остаться пустыми воспоминаниями, словно перевёрнутая страница, даже если уйдут раньше.
— А если я никого не люблю?
— Это ложь.
— Опять не верите?
— А как же родители?
— Их нет.
— Братья, сёстры?
— Нет.
— Друзья?
— Всего лишь попутчики на промежутке времени.
— Девушка?
— Нет.
Виктория прищурилась.