В своём трактате Кандинский заявляет, что Блаватская была инициатором «одного из величайших духовных движений», которое объединило множество людей, материальная же форма этого духовного явления представлена Теософским обществом. (Kandinsky, 1952, s. 42) Затем он приводит длинную цитату из «Ключа к теософии» Блаватской:
Новый вестник истины найдёт умы людей подготовленными к его посланию… Уже есть язык, позволяющий выразить новые истины, которые он принесёт; есть организация, ждущая его прихода, которая устранит с его пути материальные препятствия и трудности. (Blavatsky, 1889, p. 307; Kandinsky, 1952, s. 42-43)
По словам Рингбома, в общей части своего трактата Кандинский фактически повторяет введение в теософскую доктрину из книги Шюре. (Schure, 1921, Introduction) Это подтверждается его критикой материализма, позитивизма и скептицизма, ссылками на спиритизм и психические исследования в качестве доказательства «приближающегося духовного синтеза науки, религии и искусства». (Ringbom, 1966, p. 395) Искусствовед Роуз-Кэрол Уоштон-Лонг пишет о том, как теософия убедила Кандинского, что «скрытые образы могут быть мощным средством» передачи духовных идей. (Washton-Long, 1975, p. 217) В его лексиконе теософское понятие вибрации закрепилось «на всю жизнь». (Фаликов, 2016, с. 86) Он применил его в своём самом известном описании роли художника:
Вообще цвет является средством, которым можно непосредственно влиять на душу. Цвет – это клавиш; глаз – молоточек; душа – многострунный рояль. Художник есть рука, которая посредством того или иного клавиша целесообразно приводит в вибрацию человеческую душу. (Kandinsky, 1952, s. 64; Ringbom, 1966, p. 400; Фаликов, 2016, с. 86)
По мнению искусствоведа Джона Боулта, теософский цветовой символизм был той приманкой, которая вовлекла Кандинского в «мир теософии». Например, вполне заметно влияние концепции «мыслеформ» в его картине «Женщина в Москве» (илл. 11). (Боулт, 1999, с. 33, 36) Однако, в отличие от Мондриана, он, как подчеркнул Фаликов, «не вступил» ни в Теософское, ни в Антропософское общество:
Кандинский был слишком большим художником, чтобы принести свой дар на алтарь религии. Подобно Рихарду Вагнеру, он был уверен, что способен превратить искусство в самостоятельное и мощное духовное движение. Как и у великого предшественника, у него это не получилось. Однако опусы Вагнера рождают во многих не только музыкальные, но и религиозные переживания. Так и картины Кандинского по сей день пробуждают в их ценителях как эстетические, так и мистические чувства. (Фаликов, 2016, с. 87-88)
Илл. 11. Василий Кандинский. Женщина в Москве, 1912. Холст, масло; 48,5 x 69,5 см.
Мельхиор Лехтер (1865-1937) изучал живопись в Берлинском университете искусств. В 1896 году в Берлине у него была первая выставка. Он также был издателем, основателем «Einhorn Presse» и интересовался теософией. В своих картинах он стремился объединить идеи «средневековых немецких и древнеиндийских мистиков». (Majut, 1959, p. 195)
У Лехтера были «собственные идеи» о природе цвета. Например, он считал, что Рембрандт в своей картине «Иосиф и жена Потифара» выразил «тлеющую похотливость женщины через грязный желтовато-коричневый цвет её плаща, который, кроме того, выглядел так, как будто он был влажным». Он утверждал, что изобразительное свойство цвета, которым «художник стремится выразить характер своего предмета», является художественным повторением природного явления, поскольку, по его мнению, «у каждого человека имеется цветная аура», которую, однако, может увидеть только тот, кто наделён специальными способностями (там же, p. 196). Историк Ян Штоттмайстер назвал мировоззрение Лехтера «теософским католицизмом», поскольку тот объяснял эзотерическое значение «своего экзотерического католицизма» цитатами из «Тайной доктрины» Блаватской и «Мыслеформ» Безант и Ледбитера. (Stottmeister, 2014, s. 104) По его мнению, работа Лехтера «Panis Angelorum» (илл. 12) объединяет «явно католический сюжет» Святого Причастия с теософским учением об ауре. (Stottmeister, 2013, p. 24)
Илл. 12. Мельхиор Лехтер. Panis Angelorum, 1906.
Франтишек Купка (1871-1957) до переезда в 1896 году в Париж был «практикующим медиумом» в Праге и Вене. (Bauduin, 2012, p. 48; Godwin, 2013) Профессор Изабель Вюнше пишет, что, как и Кандинский, он «черпал вдохновение» из теософии и оккультизма, избрав «субъективно-интуитивный подход» к искусству. (Wunsche, 2016, p. 11) Из теософской литературы книга Безант и Ледбитера «Мыслеформы» оказала на него наибольшее влияние. (Jones, 2012, p. 51) Его интересовала как научная, так и теософская теория цвета. Как и Мондриан, он принял идею о четвёртом измерении «в качестве дополнения» к своей теософской вере – в теософии «четвёртое измерение» и «астральный план» иногда рассматриваются как эквивалентные понятия. (Bauduin, 2012, pp. 35, 49; Henderson, 2013, p. 492)
По мнению искусствоведа Челси Джонс, картина Купки «Сон» (илл. 13) подтверждает его «интерес к буддизму, теософии и науке и отражает его веру в нематериальное». (Jones, 2012, p. vii) Она пишет, что эта работа демонстрирует также теософские представления об «астральном» видении:
В картине «Сон» художник отразил своё видение невидимой реальности. Здесь воображаемые плавающие формы доминируют над сценой; они затмевают образы видимой реальности, представленные вещественными формами спящих людей. Благодаря изменению масштаба нематериальных форм и их земных воплощений, он ясно показал, что опыт невидимой реальности является преобладающим… В левом нижнем углу картины Купка написал: «Дорогая Нини, здесь я зарисовал сон, в котором видел нас двоих» (там же, pp. 65, 70).
Илл. 13. Франтишек Купка. Сон, 1909. Картон, масло; 30,5 x 31,5 см.
Макс Бекман (1884-1950) интересовался «теософской теорией» Блаватской так же, как и Кандинский, и, кроме того, начал изучать Веды и индийскую философию. (Reimertz, 1995, s. 80; Иванов, 2009, с. 166)
По мнению профессора Владимира Иванова, картина Бекмана «Смерть» (илл. 14) нуждается в теософском комментарии, без которого «смысла всей композиции» не понять. Очевидно, что, изображая смерть, Бекман опирался на знания, которые он получил, читая теософскую литературу. Композиция включает в себя момент развития во времени, переходящий во «вневременное (астральное)» измерение: показаны различные стадии посмертного состояния. Иванов полагает, что художник представил посмертные переживания человека, «обременённого пороками». Верхняя часть картины композиционно «доминирует» над нижней по своему смыслу и значению. Другая особенность состоит в том, что картина показывает «различные временные фазы и экзистенциальные состояния». Посередине изображено странное существо с погасшей свечой. Из-под его халата выглядывают шесть ступней, что сразу даёт намёк на «астральную природу» этого персонажа: прослеживается переход «от земного к сверхчувственному». Дальнейшие действия происходят в верхней части композиции, которая нуждается в «герметической» интерпретации. (Иванов, 2009, с. 156-167)