После ухода Криськи я приостанавливаюсь на несколько минут. Стою в прихожей и думаю ни о чем, глядя на входную дверь.
За последний месяц сестра сильно изменилась. И я тоже. По ее милости или нет, я не знаю. Но у меня такое чувство, что прошлых нас уже не вернуть.
Даже сейчас, когда ребенок спит и его будто нет; когда Криська покинула дом, утащив последнюю пару деревяшек, плоскогубцы и молоток, бумажки со стихами, — даже сейчас в квартире все иначе. По-прежнему все нестабильно, неустойчиво, все в обманчивом порядке, из которого в любой миг готов разрастись хаос. Это не затишье перед бурей. Похоже, скорее, на бомбу под кроватью, в которой ты уютно спишь. Или на ослабленный винтик в ведущем механизме авиалайнера.
Как долго все продержится в покое и что будет потом, я не знаю. Мне известно одно: сейчас придет красавица девчонка, с которой у меня будет замечательный секс.
Я иду на кухню приготовить бокалы, канапе и пару свечей: что-нибудь скромное, но по-своему изысканное. Потом копошусь в ванной: протираю кафельный пол и стены, мою ванну до блеска, меняю мыло на свежее, убираю подальше чуть заржавевшие ножницы, неаккуратные флаконы с моющим средством и так далее. Готовлюсь к визиту гостьи.
Подправляю наш обманчивый порядок.
Когда заканчиваю менять покрывала и наволочки, веселой трелью раздается дверной звонок.
Это она. Она пришла. В радостном волнении иду открывать дверь. На пороге и правда стоит улыбающаяся Настя, снова вся сверкает и вообще радует глаз.
Помогаю девушке снять пальто и только успеваю повесить его в шкаф, только оборачиваюсь — Настя вешается мне на шею, дарит страстный поцелуй и сразу тащит меня в гостиную, где разложен диван. Она торопливо и чуть нервно ведет меня под локоть, свободной рукой расстегивая пуговицы у моего ворота.
— Подожди, — говорю. — Там на кухне мартини, есть немного перекусить…
— Ну его на хрен, — с нажимом произносит Настя, ожесточенно сдирая с меня рубашку.
— Ладно, — говорю. И подхватываю ее на руки.
Пройдет полчаса, прежде чем мы доберемся до закуски и мартини. И вот я сижу, развалясь в кресле, Настя у меня на коленях. Мы полураздетые, взъерошенные и довольные. Чокаемся бокалами, отпиваем по глотку.
Из спальни доносится звук. Кажется, плачет Криськин ребенок.
— Я сейчас, — говорю, пытаясь выкарабкаться из приятного Настиного общества.
Она упирается категорически:
— НЕТ!
Там ребенок. Надо проверить, все ли в порядке. Я на минуту.
Настя неохотно отпускает меня. Когда я оборачиваюсь на пороге на нее полюбоваться, она сидит в кресле с ногами, недовольная и очень сексапильная. С трудом преодолеваю желание тут же вернуться к ней.
В спальне темно и тихо. Ребенок вроде бы спит и ни в чем не нуждается. Послышалось? Минуты две всматриваюсь в темноту кроватки. Потом возвращаюсь к девушке.
И все хорошее повторяется еще и еще раз.
А потом скрежещет замок, и по шорохам за дверью гостиной становится ясно, что в квартиру ввалилась моя сестричка.
Обнимая в постели Настю, я делаю вид, что все в порядке вещей.
— Коля? — Девушка настороженно замирает в моих объятиях. — Это что, она? Я говорила тебе…
— Коля! — раздается снаружи гневный Криськин окрик. — Я тебя просила присмотреть за ребенком?!
Все мне говорили, все меня просили. Перед всеми я в долгу.
Ребенок спит. Все в порядке. Какого черта она расшумелась?
— Он уже весь обоссался и обосрался, пока ты там развлекаешься! — орет сестра через дверь.
— Я так не могу, — упавшим голосом говорит Настя. Отталкивает меня и садится на кровати. Хватает колготки, платье, все остальное. Торопливо одевается.
— Настенька… — Шарю по соседним креслам и стульям, пытаясь найти собственные джинсы.
— Я сейчас все ей выскажу, — строптиво объявляет девушка, маршируя на выход и шлепая по ковру необутыми ногами. Едва успев натянуть обнаруженные впопыхах тренажерные штаны, я бегу за ней. В прихожую мы вваливаемся одновременно.
У дверей спальни стоит Криська. Ее джинсы заляпаны грязищей по самые коленки. Куртка разодрана у локтя. Криськины руки посерели от грязи, они в бордовых пятнах засохшей крови, все в царапинах, ссадинах и мелких порезах. На ладонях местами содрана кожа. Лицо в песке. В Криськиных взъерошенных волосах запутались и белеют мелкие щепки, опилки, клочья пыли. Сестра похожа на чучело или на бродягу-хиппи.
Криська встречает нас спокойным и чуть презрительным взглядом, невозмутимо отряхивая вещи от мусора, который на них нацеплялся. Ее рюкзак, вымазанный машинным маслом, валяется здесь же.