— Серьезно, — говорю Криське, уже полностью придя в себя. — Я не художник. Ну, что поделаешь.
— Да, — тихо говорит сестра. — Наверное, ты не художник.
Пока привожу Криську в порядок, рассматриваю вблизи ее лицо. Оно уже ничего не выражает: воспаленные глаза, плотно сжатые губы и ставшая привычной складка между бровей. На скуле легкий желтоватый синяк, едва заметный, пропущенный мной раньше.
Я ее не бил. Я точно помню. Я бы и не смог. Никогда в жизни.
— Ну-ка, — говорю, — покажись.
Криська хмуро отворачивается. Беру сестру за подбородок. Синяк не сильный, но заметный. От удара или крепкой пощечины.
— Откуда это?
— Один врач, — неохотно говорит сестра.
Какой еще врач?
— С черной бородой, помнишь? — говорит Криська. — Я сама виновата. Я орала на него, мол, если он ничего не сделает, если бросит моего ребенка умирать, то я убью его лично и спалю всю их «неотложку». А он мне: «Успокойтесь». — Сестра хмыкает. — И сидит как баран. Я его матом, бросилась на него. Тогда он ладошкой немного меня двинул, позвал санитаров. Меня вывели на улицу, потом даже поймали такси. За их счет. Проследили, чтобы я уехала. Вот и все.
Ах, он. Этого бородатого я помню.
Глава 22
Мне кажется, пускай я не могу понять Криську как человека или полюбить как женщину — я все равно способен стать ей хорошим братом. Поэтому после работы домой не еду. У меня есть занятия в другом месте.
Автобус притормаживает на той самой остановке, с которой я уехал позавчера, тысячу лет назад. Возле районной больницы и станции «Скорой помощи». Возле «неотложки», в которой умер Криськин ребенок.
Отовсюду, с неба, от асфальта дороги, от стен домов, на меня струится удивительное спокойствие и легкость. Едва разгоревшиеся уличные фонари и окна многоэтажек искрятся необычными лучами свободы — будто светят мне в душу. Это потому, что я знаю, что умру и терять мне нечего.
Но у меня еще есть дело. И сейчас весь мир в моих руках. Я знаю, за что я в ответе. И способен взять на себя еще много ответственности. Сейчас я командую всей своей проклятой никчемной жизнью, всем нашим чертовым ненормальным миром. Чувствую себя так, будто… да, будто я хозяин этой вселенной, своей личной действительности.
Как будто мне осталось только шагнуть через некий последний предел. И тогда я вступлю в безраздельную власть.
Смена у врачей заканчивается ровно в шесть, и бородатого долго ждать не пришлось, в четверть седьмого он как миленький вышел через главный больничный вход и направился к остановке. Я, конечно же, побрел следом.
У него может быть машина — здесь у многих врачей есть машины, но я почему-то не сомневаюсь в успехе. Конечно, он, наш обществолюбивый, идет к автобусной остановке. Я даже подожду, пока он сядет в автобус, и только потом влечу в закрывающуюся дверь, быстро пройду в другой конец салона и пристроюсь на удобном для обзора сиденье.
Все прошло гладко и без шума. А вы что хотели — я здесь хозяин. Автобус тронулся, я купил билет и сижу, наблюдая за лысеющей макушкой дражайшего доктора.
И вспоминаю школу, вспоминаю девчонку Криську, с которой регулярно шел домой с уроков, тащил ее рюкзак, а она держала меня за руку. И все мне завидовали, потому что на параллели сестра была первой красавицей. И никто не решался на нее посягнуть, потому что был я.
Но потом один юноша отыскался.
На остановке бородатого люди повалили из автобуса толпой. Можно волноваться, решив, что он пойдет в окружении прохожих, но я почему-то не переживаю. Задерживаюсь в автобусе, выхожу последним.
Однажды Коля отправил сестру домой одну, чтобы после уроков зайти в учительскую. Потом он вышел из школы, когда все ребята уже разбежались по домам, и на асфальтовой дорожке увидел Кристину с другим мальчиком. Кристина несла рюкзак сама, но юноша настойчиво предлагал ей помощь и вообще очень упорно шел рядом, что-то рассказывая Колиной сестре.
Неторопливо сажусь нашему врачу на хвост, топаю в добрых тридцати метрах позади, потихоньку его настигая.
И Коля пошел за ними, оставаясь на расстоянии от Кристины и того мальчика. А потом мальчик положил его сестре руку на плечо. Но Коля ничего не делал, он просто шел следом. А Кристине было неловко, но руку юноши она не убрала, и они шли как бы в обнимку до самой многоэтажки, где жили наши брат и сестра.
Мы с доктором сворачиваем во двор, идем вдоль дома, в котором он, кажется, и живет. Я натягиваю шапку почти на глаза, поднимаю ворот куртки.