— Сколько крови прольется от одной лишь глупой смерти?
Эти слова не давали ему покоя, когда он ехал разносить радостную весть среди друзей, когда вернулся домой к Каташе и, когда проснулся следующим утром. Сергею Петровичу тогда отчетливо вспомнился странный разговор, который случился у него с Ларисой Константиновной в самом начале осени. У графини в тот период настроение вечно было прескверное: она смеялась надрывно и пила без меры. Это уже позже Трубецкому супруга открыла, что несчастная места себе не находит из-за отъезда Марка Николаевича, что она сочла этот поступок не демонстрацией высочайшего доверия, а напротив, — предательством, что все ее веселье лишь игра и, притом, не самая искусная.
И вот однажды, кажется тогда праздновали успешный дебют протеже графини Вовк в театре, зачинщица очередного кутежа вновь выпила лишнего. Трубецкому тогда страшно жаль стало балагурку и, когда та собралась покинуть гости, вопреки своему удовольствию, вызвался сопроводить ее до дома. Впрочем, упоминание про его неудовольствие весьма преувеличено: к этому времени он к девушке уже весьма привык, а привыкнув, даже стал находить ее общество весьма сносным.
В любом случае, в тот вечер Лариса Константиновна, повиснув на своем кавалере, плелась домой. Девушка обнаружила, что если при ходьбе поднимать прямую ногу достаточно высоко, подол будет забавно подлетать вверх и складками разбиваться о ботинок.
— Снова паясничаете? — Вздохнул Трубецкой.
Лара на это ничего не ответила, а лишь вновь подбросила юбку своим хмельным маршем.
— Вы ведь умная девушка, а ведете себя, как…
— Как дворовый мальчишка! — Перебила Лариса Константиновна и улыбнулась: — Князь, есть у меня один знакомец, который с этой моей ребячьливостью смириться не смог… Но, в сущности, какая разница, как я веду себя на пустынной улице в компании друга?
Он тогда так и не понял, спрашивала ли Вовк его мнение или уточняла являются ли они друзьями, но мыслями поделился:
— Вам разве не страшно, что о вас говорить будут? Вы ведь часть общества…
— Мы ведь с вами, князь, знакомы довольно давно, храним какие-то общие секреты, женщину одну любим… — Проговорив последнее, Лариса Константиновна поняла, как двусмысленно звучит фраза и замахала рукой, показывая серьезному Сергею Петровичу, что это только шутка. — Я к тому, что в мире множество людей, которые находят меня чудесным человеком, вопреки моему легкомыслию.
— Нет, графиня, — покачал головой он, — раздражает в вас как раз то, что вы не глупы и не легкомысленны!
— Вы так считаете?
Лара улыбнулась так, что любой сторонний наблюдатель решил бы, что она дерзко флиртует с собеседником.
— Лариса Константиновна, любой мыслящий мужчина, беседовавший с вами больше часа, подтвердит мои слова. От этого мне и обидно. За вас обидно…
— Мой ум, к несчастью, ничего не значит… Не могу я изобрести, как спасти друзей…
Она печально отвернулась и слова ее последние будто не имели смысла и адресата.
— Знаете, я всю голову сломала, размышляя, что будет этой зимой и как на это повлиять. Я даже замуж пыталась выйти… А все пустое: не я решаю, кому жить, а кому умереть. Просто так обидно, что я все предчувствую, а сделать ничего не могу…
Тогда казалось, она говорила о чем-то своем — пьяный бред. Но, лежа без сна уже не в первый раз по вине Ларисы Константиновны, Сергей Петрович мучился ощущением, что графиня предостерегала его от чего-то страшного. Уже поднявшись к двери, Лара обернулась и внимательно, словно протрезвев добавила:
— Если вам вдруг мнение мое интересно, я бы никуда выходить не стала. Просто представьте, сколь отвратительными будут последствия простого появления! Бунт, даже самый удачный — явление страшное и кровавое. — Затем взгляд ее снова затуманился, она повисла на дверной ручке и, захлопываясь дверью, прохохотала: — сладких снов!
***
Утром все пошло не так: ему пришлось присягать брату и приводить к присяге войска, еще и мать… Мария Федоровна написала тревожную записку, призывая сына вспомнить о тайном акте, на это заявление Николаю пришлось раздраженно отозваться: «Есть он или нет, никто не знает, но все мы знаем, что наш законный государь — мой брат Константин, и мы выполним наш долг, несмотря ни на что». Великий князь злился, если бы он немного больше внимания уделял точности своих эмоций, наверняка бы обнаружил, что на деле — тяжело скорбит, но мужчинам не пристало быть сентиментальными. Он закрылся в делах. Лишь изредка задаваясь вопросом: за что все его так не любят?
Странным бредом казалось Николаю Павловичу происходящее: не мог он понять мотивов Милорадовича, который отчего-то всеми силами препятствовал его восшествию на несильно желанный престол. Нелепая обида появилась в его душе, еще когда в наследники престола его произвели, не спросив его мнения. А нынче на что он злился? На то, что на сей раз престол у него уже отбирали, не испросив его воли? Глупая досада наполняла его разум, мешая мыслить ясно.
Вот он присягнул Константину, которого, как уже не раз становилось ясно из отзывов приближенных, все любили куда охотнее, отчего же ему казалось, что это будет иметь страшные последствия для всякого?
В бессоннице Николай заглянул в детскую, где, к своему удивлению, обнаружил Лару. В полумраке она сидела с Адини на руках и что-то тихо ей нашептывала. Николай Павлович, разумеется слышал, что графиня многие часы проводила в детской, он и сам не раз становился сообщником в дерзких забавах, организованных Ларисой Константиновной. Но в этот тревожный ночной час, увидев Лару, милую Лару, с младенцем на руках, увидел и другую более полную картину. Потерянный и беспомощный он вообразил, как просто было бы сбежать с Ларой в Северную Америку, слиться с простой толпой, завести семью и жить счастливо. Он — хороший инженер, отстроил бы дом, а Лара изобретала бы сказки их детям. В тусклом свете одинокой свечи он видел не буйную смутьянку, а благодетельную душу. Тихо, боясь спугнуть волшебное видение, он приблизился к ней и опустился подле на колени.
Лариса Константиновна улыбнулась ласково, в ее глазах цвета хмурого неба, не плясала искра борьбы, как это было всякий раз при их прежних встречах. Быть может, впервые за все время их знакомства, Николай не видел жесткости во взгляде и не читал под густыми ресницами желание повергнуть всякого, кто посмеет приблизиться. Живой взгляд, добрый и теплый: Лариса Константиновна положила руку на голову Николая, он лег ей на колени. В этой печальной минуте Лара увидела себя в семье: вот ее муж, вот ее ребенок.
Мирное агуканье грудной Александры и медленные прикосновения Лары успокаивали. Многое бы Николай отдал за то, чтобы этот миг длился вечность. Когда младенец уснул, графиня осторожно поднялась и опустила девочку в колыбель. Она подала руку инженеру, без слов она говорила ему: «Мне так жаль, я так хочу забрать твою боль, твой страх…». Ее молчание разлеталось по комнате и наполняло душу надеждой. Лара взяла его за руку и повела в спальню. Она опустилась на постель, он лег рядом.
Она держала его за руку пока он не уснул. На утро, возле себя великий князь обнаружил короткую записку, написанную ровными знакомыми буквами и не было в них ни единого лишнего завитка, ни лишнего слога:
Сегодня мы будем сильными
Л.К.В
***
Лара вернулась домой рано утром, когда убедилась, что Николай забылся недолгим сном. Ему сейчас не до нее вовсе. Уставшая и подавленная, она опустилась на ступени парадной лестницы и, прислонившись к колонне, прикрыла глаза. Все в доме спало. Казалось, что даже шумные часы в гостиной перестали тикать.
— Лариса Константиновна, что же вы? — На втором этаже появились Пелагея и Лизавета, встававшие первыми.
— Вы уже проснулись? — Лара протерла глаза и встала, подхватив бесполезную сумочку со ступеней.
Наконец графиня ощутила, как сильно замерзла, что пришла зима. Она оперлась о перила. Ненадолго ей представилось, что все хорошо. Что если одно лишь ее присутствие изменило историю и Константин примет доверенный ему престол? Ей хотелось верить, что сейчас декабрь двадцать четвертого года, что впереди еще вся жизнь.