— Я больше тебя не оставлю… Я больше тебя не предам. На следующей неделе мы обвенчаемся, я заберу тебя отсюда и все будет хорошо… Ничего этого не будет…
Лара молчала. Графине было неясно, как Марку не противно целовать ее. Ее, предательницу, предательницу, которая не ела и толком не мылась. Не было в ней ничего прекрасного, ничего за что любить можно. Она пусто смотрела на взволнованного Марка, а в голове отчего-то стучало: никогда не случится то, чего быть не должно. Инженер ее не простил.
Графиня вернулась в свой дом. Все суетились. Приготовили ей горячую ванну. Она захотела остаться одна. Сама разделась, сама посмотрела на страшный багровый шрам на талии. Он не кровил, не нарывал, но постоянно болел. Страшное напоминание о ее глупом поступке. Девушка опустилась в теплую ванну. Набрала побольше воздуха и погрузилась под воду. Теперь она может умереть. Она не любит Марка. А может ли она вообще кого-то любить? Уехать с Булгари — лучший вариант. Там, в Испании, никто не будет знать о ней. Она не любит Булгари. Нет… Она не доверяет Булгари.
Череда событий. Ее одели, уложили спать, она спала почти два дня. Проснулась, насильно поела. В комнату притащили подвенечное платье. Зачем его принесли так рано? Еще четыре дня, четыре дня и она жена? Все должно стать хорошо. Ей должно стать хорошо.
Она встала посреди ночи, не чувствуя холода. Лара достала письменные принадлежности из-под кровати и опустилась на пол. Ей ни разу не подали бумаги, не позволили до конца разъяснить… А что здесь объяснять? Она виновна! Ви-нов-на! Зачем ее отпустили холодным «помиловать»? Зачем он не пришел к ней? Он ненавидит ее. Он не простит.
Я бы начала это письмо самонадеянным «любимый инженер» или, хотя бы, «мой инженер»…
Выводила она неровными строгими буквами, которые то и дело отлетали друг от друга.
Но я не смею, я предала все то доверие, которым Вы наградили меня, Государь. Когда я решилась свести короткую дружбу с Вашей женой, едва ли во мне было больше мотивов, чем в раздосадованной любовнице… Нет, тогда я вас ненавидела. Ненавидела за то, что вы не остались в Рождествено. Знаете, а ведь тогда в моем доме гостили Рылеев и Трубецкой. Я так хотела сделать вас друзьями! Так хотела, чтобы вы друг друга поняли… Вы, Николай Павлович, невероятный человек, ваша ответственность, любовь к дисциплине, желание прогресса… Тогда, в Рождествено, на миг мне показалось, что все будет иначе, что мы будем счастливы…
Она отняла руку, хотела перечитать, но отмахнулась, едва ли в этом есть хоть какой-то смысл.
В тот день я узнала, что Вы великий князь… Как глупо, что прежде я этого не знала. Но вы уехали, Марк сделал предложение. Как славно было бы отправиться с ним в Испанию! Вы ведь тоже об этом думали? Не отпирайтесь! Я знаю, как вам дорога семья, как без меня вам стало бы легко…
Марк бросил меня. Я расценила это предательством. Я тогда так и подумала: я отдаюсь мужчине и он меня покидает! Как странно говорить об этом вам. Тогда я знала несколько вещей, не спрашивай откуда, но лишь вообрази, как тяжело мне было с этим жить! Я знала, что как только Марк покинет Петербург, я вернусь к тебе. Я знала, что Александр не доживет до зимы. Я знала, что Рылеев поднимет восстание. Я знала, что ты победишь, что ты выживешь… И я была заточена в это знание. Вы оба не могли остаться невредимы.
Когда Александра Федоровна предложила свою дружбу, я увидела в этом шанс! Шанс заставить Рылеева одуматься, переубедить Трубецкого, предостеречь Оболенского. Я наивно полагала, что могу что-то исправить. Как мне было выбрать между тобой, человеком, который причинил мне столько боли, но которого я так болезненно любила, и Кондрашей, милым, заботливым Кондрашей, который никогда не делал мне больно, который единственный не оставил меня?
И, вопреки здравому смыслу, вопреки тому, что вы никогда этого не признаете и не поймете, я выбрала Вас! Я попрощалась с Рылеевым, Трубецким. Я старалась быть рядом с тобой, повсюду следовать за Вами… Меня тогда так больно ранило в бок. У меня не было времени вылечиться. Я стояла перед вами в том кабинете. А перед глазами все плыло. Я не смогла подобрать нужных слов, чтобы выразить как сильно мне жаль, как я виновата. Но я была бы не собой, если бы не сказала, что дай мне судьба второй шанс, я поступила бы точно так же.
Любимый, никого я не любила так, как люблю тебя. Ты не увидишь этого письма, потому что во мне слишком много гордости, слишком много глупости. Но я так хочу получить твое прощение. Без любви к тебе, кажется, я бы покончила с собой еще в тот февраль. Но ты был моим смыслом. Любить тебя было смыслом. А есть ли у меня смысл сейчас? Однажды напишут: «Он не заслужил свет, он заслужил покой». Надеюсь, и я его заслужила.
Л.К.В.
========== В день моей свадьбы ==========
Инженеру снился один единственный кошмар. Театр. Ее пронзительный смех. Жемчужные бусы. Вам просто нужно было остаться на чай. Она падает вниз. Ненавидеть. Он должен ненавидеть и он ненавидит. Но сердце обрывается, когда Лару поглощает темнота бесконечного зала.
Он раздраженно прикрыл глаза. Лучше б она сгинула. Сгинула с концами! Лара диковинная зараза, избавиться от нее можно лишь бросив в яркий костер… Нет, она не зараза, она переносчик, переносчик вольности! Ее от общества изолировать нужно. Иначе, заразит она всех этим недугом. И эти пронзительные холодные глаза, насквозь смотрящие. Насмешливая улыбка, точно эта девчонка мудрее всех, точно пророк грядущее видит.
Графиня опасна! Она гордая и сильная, а потом: «Ваша шляпа, как грустные ушки… Вы все время грустите, вот и ушки — грустные…». Откуда в одном человеке столько силы, слабости? Нет, она расчетлива, не зря о ее картежных талантах столько слухов… Играет в карты! Отчего он ее отпустил? Отчего не судил? Нет, казнить ее он бы не смог, но как было бы славно, если бы она сгинула!
— Вот дурная… — покачал головой секретарь, выглянувший из окна кареты.
Николай Павлович неспешно перевел взгляд на улицу. Ему не хотелось расставаться с потоком спутанных мыслей. Эта неразбериха точно не отпускала. Она не отпускала. Она. Она? Тонкая вытянутая фигурка, торжественно вскинула руку со свадебным венцом. Прозрачная ткань развивалась на холодном ветру. Отважно, словно знамя держала, она символ супружества. Ярко, как другие и представить не могут, она стояла одна против всего мира.
— Лара… — вырвалось у инженера.
Не отдавая себе отчета, он не отводил взгляда от нее. Не нужно было графине поворачиваться, чтобы он понимал, кто перед ним стоит. Он распахнул дверь экипажа, в смятении повторяя имя, а в голове навязчивая мысль: Лучше б она сгинула!
— Лара! — заорал он, но на набережной уже никого не было.
Не помня себя, он кинулся к ограде, черную дыру воды покрывал белый саван фаты. Он бы без раздумий кинулся в пучину, как сделал весной, в день, когда на нее напали. Но резкий голос разума:
— Государь!
Кириллушка потерял коня. Не помня себя он воротился в барский дом.
— Нашел?! — выскочила на крыльцо Пелагея.
— Я распорядился отправить… — начал Марк Николаевич, но Кира, в несвойственной ему манере, перебил.
— Она не желала быть найденной… — тихо произнес тот.
— Ты что ж, видал ее и не воротил?! Барыня наша совсем покой потеряла! Мало ли что… — завозмущалась Лизавета, изрядно уставшая от выходок хозяйки.
Люди толпились во дворе, словно не замечая холода.
— Она ничего больше не желает! Она больше! Она! Она того…
— Чего того?!
— Она не могла… — Марк пошатнулся. — Грех… Врешь! Грех!
С того момента, как графини не стало, прошло без малого два года. Странную форму приобрела жизнь в доме на набережной. Хозяином стал изрядно возмужавший Кирилл. Он старательно ничего не трогал в ее комнате, стараясь сохранить воспоминание о любимой… Добавить второе слово он не мог: Лариса Константиновна не была барыней, госпожой, но холодного «благодетельница» отчего-то казалось недостаточно.