Во-вторых, обращает на себя внимание «избирательность» авторов славянской фэнтези в отношении фольклористических исследований. Как представляется, эта «избирательность» тоже определяется в значительной степени влиянием массовой культуры. Более 60 % опрошенных указали, что изучали работы А. Н. Афанасьева и В. Я. Проппа; на наш взгляд, столь существенный перевес в пользу этих имен и трудов перед остальными объясняется тем, что «Поэтические воззрения славян на природу», пропповские исследования и сами имена А. Н. Афанасьева и В. Я. Проппа сделались в современной российской культуре элементами «джентльменского набора» автора славянской фэнтези. На основании изучения немалого числа художественных текстов и личных бесед с многими авторами славянской фэнтези рискнем выдвинуть предположение, что имя А. Н. Афанасьева в опросе 2014 года упоминается так часто лишь потому, что к «Поэтическим воззрениям славян на природу» неизменно апеллирует «фэндом» (неформальное сообщество поклонников фантастики вообще и славянской фэнтези в частности[18]): читательский спрос вынуждает авторов демонстрировать свою осведомленность, реальную или мнимую, в этом вопросе. Что касается В. Я. Проппа, на тех же основаниях допустим, что его имя среди авторов славянской фэнтези популяризировал М. Г. Успенский, в трилогии которого о богатыре Жихаре герои неоднократно приходят к «кумиру дедушки Проппа» — чтобы умилостивить этого кумира, нужно рассказать ему «новеллу али устареллу» или хотя бы «волыну» («Волына вроде бы похожа на устареллу или новеллу, только длинная и скучная»). Отметим, что и многие читатели узнали (и продолжают узнавать) о В. Я. Проппе именно из романов Успенского: до сих пор на литературных форумах в Интернете встречаются вопросы наподобие «А что это за Пропп, о котором Успенский пишет?»; ответы на эти вопросы варьируются достаточно широко (самые любопытные, какие нам попались, — «советский философ», «придумал формулу сказки» и «комиссар НКВД»)[19], однако показателен читательский интерес.
В-третьих — и это главное, — ответы на вопросы анкеты 2014 г. вкупе с анализом самих художественных текстов, позволяют заключить, что авторы славянской фэнтези, декларируя на словах приверженность изучению фольклорных и фольклористических источников по теме, в действительности не столько следуют традиции, подкрепленной научным авторитетом, сколько эту традицию изобретают — в том смысле, который вкладывал в термин «изобретение традиции» Э. Хобсбаум: «…процесс формализации и ритуализации», связь которого «с историческим прошлым по большей части фиктивная» [Хобсбаум 2000, с. 48]. К этому побуждают, с одной стороны, сами принципы функционирования культурного производства в условиях массовой культуры, когда предложение диктуется спросом, а границы этого спроса формируются уровнем коллективного знания (и коллективной потребности в конкретном знании) — если, упрощая, читателю достаточно присутствия в тексте таких персонажей, как Кощей, баба-яга или древнерусский витязь, каковы бы ни были их функции, чтобы отнести то или иное произведение к славянскому фэнтези, у писателя просто нет необходимости в сколько-нибудь тщательном изучении первоисточников и соблюдении этнографической достоверности; с другой стороны, писатели все же чувствуют себя в некоторой степени обязанными выполнять предварительные изыскания, подбирая фактический материал для художественных текстов[20], — и при этом не проводят различия между научными и паранаучными источниками, равно свободно используя те и другие, если того требуют творческие задачи конструирования литературного мира. В результате читатель получает культурный продукт, художественно пересоздающий прошлое национальной культуры; а следствием «формализации и ритуализации» (или «банализации», в терминологии П. Бурдье) является возникновение «изобретенной традиции», доминирующей сегодня в славянской фэнтези.
Афанасьева 2009 — Афанасьева Е. А. Интерпретация легенд о короле Артуре в славянской фэнтези (На материале романов М. Успенского о Жихаре) //Профили: Зарубежная филология в гуманитарном дискурсе. Петрозаводск, 2009. С. 225–236.
18
С 1983 г. по настоящее время труд А. Н. Афанасьева переиздавался, в виде репринта и в современной орфографии, 17 раз, целиком и фрагментарно. См. статистику переизданий в каталоге интернет-гипермаркета «Озон» (база которого наиболее полно отражает состояние современного российского книгоиздания): http://www.ozon.ru/person/250330/?sort=year#detf.
19
См., например: http://www.psihologia.net/forum/viewtopic.php?p=1641&sid=171d0c2e07e556ca23ba3139663be6f7; http://www.dragonlance.ru/forum/index.php?showtopic=2872&st=20&p=586563&; http://forum.mirf.ru/showthread.php?t=1085.
20
По крайней мере, это справедливо для представителей «четвертой волны»; даже беглое знакомство с текстами представителей «пятой волны» показывает, что авторы этих текстов целиком и полностью ориентируются на стереотипы массовой культуры, фактически игнорируя первоисточники (см., например, произведения С. Бадея, В. Леженды или Е. Звездной).