Я сама задвинула полку.
— Это он, — сказала я ассистенту. — Это мой отец, — сказала я и поправилась: — Это был мой отец.
Я не то, чтобы считала верным одно из утверждений, а просто, искрометно, не могла найти правильного слова для того, что лежит между было, и есть, и всегда будет.
Мистер Тесла ошибся в расчетах. Лучи смерти не останавливают смерть. Убийство только умножает смерть. Может быть, он имел в виду другой вариант нашего будущего. Тот, который он предназначал для нас — путь, по которому мы не пошли. Будущее, в котором война и смерть — абсурдные идеи. Будущее, в котором у людей есть крылья, а электричество чудесно и свободно.
Артур отвел меня домой. Мы шли по городу обратно, и он был очень тихим. Казалось, мы единственные, кто не спит. Он, я это чувствовала, ускользал от меня. Он держал меня за руку, но слабо, едва-едва, исчезая.
— Артур, — сказала я, когда мы подошли к моей двери. — Артур. Артур.
— Я вернусь, — сказал он мне.
Но я ему не поверила. Все уходят, и он уйдет. Я смотрела, как он уходит. Я сказала «до свидания», но к тому времени он уже скрылся.
В доме время остановилось. «Так вот, как попался отец», — подумала я. Я вошла внутрь. Его шлепанцы у дверей. Разгаданный наполовину кроссворд, над которым он ломал голову в начале недели. Я представила, как он держал меня на руках в тот вечер, когда я родилась. Когда умерла Фредди. Я не хотела застревать.
В гостиной кто-то оставил включенным радио. Кто? Я уставилась на кнопку, будто могла опознать отпечаток пальца. Отец, или просто я сама? Я сжала в руках приемник. Кэй Кизер тихонько пел: «Он носит два серебряных крыла».
Я еще сильнее, чуть не до боли, стиснула радио. Оно включено в розетку в стене гостиной. Электричество мистера Теслы. Я глазами проследила провод от приемника к стене. Мне представились под штукатуркой скрытые провода, перевитые в шнур, загнанные под облицовку, окруженные стареющим цементным составом и пылью. Под их защитой провода несут свою светлую тайну. Я, наверно, могла бы, прижавшись ухом к стене, расслышать, как они гудят. Ток движется, как в кровь в жилах, как бесконечное море. Электричество проходит тысячи миль: от Ниагарского водопада, или из Канады, а может быть, с Лонг-Айленда. Я понятия не имела, откуда приходит ко мне электричество, знала только, что в самом начале оно идет от него.
Я водила глазами по стене, прослеживая скрытую проводку, представляя, как прижимаю ладони к старой стене, обхожу комнату по периметру вслед за током. Снаружи провода, должно быть, не подвязаны. Они иногда скребут по кирпичу здания. Из окна я могла бы увидеть, где они соединяются с линией электропередач, и проследила бы за ними, насколько достало бы взгляда. На этих проводах наверняка отдыхают голуби — они будто чувствуют его в них.
Закрыв глаза, я могла бы проследить провода еще дальше, до самого начала. В конце улицы я бы свернула направо и промчалась бы через город. Там настоящая паутина проводов высокого напряжения. Я бы отвернула от них. Я бы увидела мысленно дорогу к нему — дорогу, которая скоро станет беспроволочной, как сама мысль. Это была бы долгая дорога: она прошла бы через отель «Нью-Йоркер», через «Уолдорф», и «Сент-Регис», и «Говернор Клинтон». Через Шорхем, когда он еще назывался Уорденклифом. Она прошла бы на судно «Сатурина», неделями плывшее к Америке. Дорога прошла бы до самого маленького городка в Хорватии и там бы растворилась в желтых и бурых оттенках земли. Дорога без асфальта, без машин, без линии проводов — и, пройдя так далеко, я встретила бы на этой дороге высокого и необыкновенно красивого мужчину. Я бы остановилась. «Вы — Никола Тесла», — сказала бы я. И мужчина остановился бы. Одинокий, с острым мыском волос на высоком лбу, отрешенно задумчивый. Весь из острых углов, о которые так легко зацепиться, и в старом вечернем костюме. Он бы медленно кивнул. «Просто не верится, что вы меня узнали». Он бы взглянул мне через плечо на дорогу, по которой я пришла. Он пробежал бы взглядом до самой моей гостиной в 1943 году, к моему радиоприемнику, и сказал бы: «Меня теперь никто не узнает, а если и узнают, так неправильно произносят мое имя».
Стоя там рядом с ним, у самого начала, я бы вздумала спросить: «Не начать ли нам заново? Может быть, на этот раз мы выберем правильный путь?»
Он бы пожал плечами.
«Как? — спросил бы он. — Разве у вас есть действующая машина времени?»
Нет. Не было у меня машины времени. А раз не было, я снова очутилась в своей гостиной, одна, держа в ладонях свое радио, как лицо любимого человека, как будто это был жизненный путь — путь, полный чудес, исчезавших так быстро.