— Вроде мэра, — говорил он, — дома, в Румынии.
Глядя на его тонкую полупрозрачную кожу, я готов был ему поверить. Был еще человек, который владел большой текстильной фабрикой и остался ни с чем, когда его фабрика сгорела от поджога. Были даже люди, успевшие повоевать и навидаться всяких ужасов. Все мы принадлежали канаве. Несчастные или опозоренные, мы рыли глубже и глубже. С каждым днем канава достигала новых глубин, и все оставалось по-старому, кроме только жестокой ломоты в плечах и боли в ладонях.
Пар от дыхания застилал мне глаза так же, как и людям, работавшим справа и слева. Темная земляная стена поднялась нам сперва до бедер, потом выше плеч, потом стала доставать мне до середины лба. Выпрямляясь и глядя перед собой, я видел только грязь с редкими камешками и бурыми булыжниками. Чтобы увидеть поверхность земли, мне приходилось вытягивать голову.
В глубине почва была теплее воздуха. Я чувствовал это тепло, поднимающееся из-под ног, и точно знал, где я. Неподалеку от ада.
Я пытался обдумать план сборки моего генератора переменного тока, но с каждой следующей лопатой земли отбрасывал эту мысль все дальше от себя. В канаве мои изобретения стали неуловимыми, как последние обрывки сновидения, когда ты просыпаешься. Обрывки расползались в руках, и мысль о переменном токе вытеснялась мыслью о голодном желудке.
Мы копали все глубже. Мы даже точно не знали, зачем мы копаем. Дни, недели, месяцы я только и знал, что удары мотыги и ворчание соседей по канаве. Мы редко заводили разговоры. Я скоро перестал замечать рядом с собой людей. Я зарывался глубже и глубже, не думая о времени, потому что времени на дне темной канавы не существовало, а клочок голубого неба над головой съеживался с каждым днем. Я питался черноземом. Я думал об обещанных пятидесяти тысячах долларов, об американском чувстве юмора Эдисона и точил лопату о серый камень. Я зарывался все глубже. Мое несчастье и мои изобретения становились одинаково смутными, неважными и далекими-далекими. Я копал.
Копал до того дня.
— Эй, там, внизу!
Голос успел заржаветь на пути к моим ушам. Я не отозвался.
— Эй, там, внизу. Я ищу инженера по имени Никола Тесла.
Имя показалось смутно знакомым. Я опустил лопату и прислушался.
— Эй, мистер Тесла, вы там?
Я прокаркал что-то в ответ, но я уже много недель ни с кем не разговаривал. Пришлось сначала выкашлять из горла грязь.
— Здравствуйте!
— Да, здравствуйте! Вы здесь, мистер Тесла?
Я потер плечи, отделяя себя от грязи и канавы.
— Да. Да, я Никола Тесла, — сказал я, сам только теперь вспомнив об этом.
— Мистер Тесла, тут кое-кто хотел бы с вами поговорить. Погодите минуту, мы скинем веревку.
Я потер ладони, пытаясь стереть грязь. Напрасные усилия. Я был весь в грязи. Я ждал, пытаясь сосредоточиться на точке света вверху. Я моргал. День слепил мне глаза.
— Сколько я здесь? — крикнул я наверх.
— Около года, — ответил голос, и следом за ним вниз спустился конец веревки с узлом.
Он ударил меня по голове. Я испытал веревку, туго натянув ее, и принялся карабкаться к небу, где мистер А. К. Браун из телеграфной компании «Вестерн юнион», подобный сбывшейся мечте, ждал меня, чтобы основать «Электрическую компанию Теслы» — ждал, пока я выберусь на поверхность и переверну мир.
ГЛАВА 4
Пожалуйста, внимательно следите за моей мыслью. Мне придется опровергнуть некоторые представления, принятые почти повсеместно. Например, геометрия, которой вас учили в школе, основана на заблуждении.
Из-за аварии в сети Луиза возвращается домой позже обычного. На улице уже темно. Девушка отпирает замок, но дверь не подается. Она налегает плечом. Дверь нередко застревает. Но сегодня даже плечом ее не протолкнуть. Она налегает, налегает, а дверь и на дюйм не подается. Что-то удерживает ее с другой стороны. Она отходит немного и толкает дверь с разбега.
— Эй, эй, перестань! — слышится изнутри.
Она останавливается и вслушивается.
— Что ты делаешь?
Как видно, Уолтер забаррикадировался в тесной прихожей и держит дверь.
— Жду тебя, — говорит он сквозь щель для писем.
— Ну, вот и я. Но домой попасть не могу.
— Знаю, — отзывается он. — Погоди минуту. Я тут уснул.