Уважаемый доктор Никола Тесла!
Пожалуйста, просмотрите прилагаемый черновик — первые проблески идей, которые, как я надеюсь, Вы, в Вашей мудрости, оцените. Дорогой доктор, помогите нам взломать технологические и психологические барьеры, которыми мы отгородили свои умы.
Ваша в борьбе,
Любопытное имя. И прилагаемый черновик начинается еще более любопытным образом:
Никола Тесла — не землянин. Народ космоса установил, что ребенок мужского пола родился на космическом корабле, летевшем от Венеры к Земле, в июле 1856 года. Мальчика назвали Никола.
Венера, Сэм — вторая планета от Солнца. Уточню — 108 200 000 километров от Солнца. Атмосфера Венеры состоит в основном из углекислого газа. Серная кислота образует облака, отчего температура на поверхности колеблется около 470 градусов Цельсия. Вся вода, которая, возможно, когда-то текла в реках, собиралась в морях или подземных пустотах, выпарена Солнцем.
Большая часть приметных деталей поверхности Венеры названы женскими именами.
Но я мужчина.
Я не с Венеры, Сэм. Я, как и говорил тебе, из маленького селения на сербохорватской границе.
Это случилось в тот вечер, когда я получил письмо. Вот, я еще различаю почтовый штемпель: 1903. Кажется, я жил тогда в «Уолдорфе». Чернила немного поблекли, но — да, 1903-й.
Стучат в дверь лаборатории. Сначала я притворяюсь, будто не слышу, но стучащий, как видно, знаком с моей тактикой борьбы с вторжениями. Стук не прекращается. Я выглядываю из окна на улицу. Это Джордж Вестингауз.
— Нико, — кричит он снизу, — нам надо поговорить.
— Ладно, — отвечаю я, — сейчас спущусь.
Я впускаю его, и Джордж тут же откашливается. Я отворачиваюсь. Надеюсь, это не заразно, но на всякий случай все же приоткрываю окно, чтобы микробы могли вылететь в ночной воздух.
Джордж неторопливо прохаживается по лаборатории, совсем как в первый раз, когда я познакомился с ним в 1888 году. К тому времени он уже скупил права на многие системы передачи тока. Ни одна из них не работала. Джорджу очень хотелось заключить со мной сделку. Я продал ему права на свою систему переменного тока за 60 000 долларов, с обещанием, что я буду получать гонорар в два с половиной процента на лошадиную силу электроэнергии, которую он надеялся продать. Это было в 1892-м, одиннадцать лет назад. Я все еще жду процентов.
Джордж обходит лабораторию, как в тот первый вечер, изучая проекты, над которыми я работаю, задерживаясь у маленького резонатора и у наброска конструкции с вертикальной подъемной силой. Он стоит перед каждым устройством, пока не разберется, как оно действует. Он молчит, ходит, то и дело теребя свой шелковый шарф, будто шелк его душит.
Джордж взял мой многофазный двигатель и электрифицировал Америку. Он протянул провода по всей стране — весьма дорогостоящее предприятие, и я когда-то очень гордился, что участвовал в нем, но теперь мысль об этих проводах меня угнетает. Зачем нужны провода, если электричество можно передавать без проводов? За последние несколько лет, получив средства от Дж. П. Моргана, я строю на Лонг-Айленде «Всемирный центр беспроволочных передач в Уорденклифе». Пятнадцатиэтажный белокирпичный монумент прогресса. Меня мало интересуют провода и то, что собирается сказать мне Джордж.
Мы много месяцев проработали бок о бок на его Пенсильванской станции, так что я его хорошо знаю и могу не обращать на него внимания. Я оставляю его шастать по лаборатории. Его молчание позволяет мне вернуться к идее, которую я обдумывал: что еще, кроме информации и энергии, можно передавать без проводов? От обилия возможностей у меня голова идет кругом, и, наверно, поэтому мне удается отключиться от Джорджа, когда он вдруг начинает разговор.
— Нико, я хочу поговорить с тобой напрямик.
— Угу… да… напрямик… — машинально отвечаю я. Пища и вода, думаю я. Возможно, существует способ беспроволочной передачи пищи и, наверняка, воды.
— Ты отлично знаешь, что, когда все начиналось, существовали всего три электрических компании: Эдисона, Томсон-Хьюстона и наша, моя, Вестингауза.
А тепло и свет? Ручаюсь, я одной левой сумел бы передавать тепло и свет без проводов. Эскимосские иглу согреются теплом Гавайев; океанская прохлада будет охлаждать дома в августовскую жару.
— Ты меня слушаешь, Нико?
Я сажусь на деревянный стул с прямой спинкой, поставленный у окна. Я часто сижу там, когда думаю. Джордж нервно расхаживает у меня за спиной. Я не слышал ни слова из того, что он сказал.
— Что?