— Я спросил, слушаешь ли ты.
— Да, да, конечно, слушаю.
— Со времен выставки, когда мы с тобой запрягли Ниагару, многое изменилось. Дж. П. Морган перехватил контрольный пакет у Томсона и Хьюстона, а теперь, кажется, и Эдисону придется продать Моргану свои права. Они называют это «Дженерал электрик». Скажу откровенно, я в большом затруднении.
Что бы ни думал Джордж, известие о неудаче Эдисона меня не радует. Может, Эдисон и капиталист, зато он, в отличие от Моргана, изобретатель. Джордж расхаживает прямо перед моим носом. У него потрясающие усы — немного напоминают рога большого техасского быка. Встав прямо передо мной, эта громадина принимается крутить пальцами кончики усов. «А люди? — думаю я. — Почему бы не попробовать беспроволочную транспортировку людей? В конце концов, мы — не более, чем сгустки энергии».
— Видишь ли, три первые компании сумели ценой больших усилий создать инфраструктуру для электрификации Америки, а теперь Морган хочет влезть в это дело. Он хочет создать монополию на распределение электричества. Теперь, когда вся работа сделана, он хочет ее заграбастать. Я смогу с ним бороться, только если сумею привлечь на свою сторону множество мелких инвесторов. Но, видишь ли, в том-то все дело. Ни один инвестор со мной не свяжется, пока я вынужден платить тебе такие щедрые проценты по нашему соглашению. Я не уверен, что сумею продержаться.
Людей. Да. Отослать Джорджа в эфир в какой-нибудь молекулярной форме. Я мог бы отослать его прямо в Пенсильванию, и тогда мне удалось бы лучше со средоточиться. Я изучаю его лицо, уставившись в упор, словно готовлю к переброске.
— Тебе, вероятно, известно, — говорит он, — что на данный момент твой контракт в процентах насчитывает более двенадцати миллионов долларов.
Названная сумма переключает мое внимание на разговор с Джорджем. Я понятия не имел.
— Двенадцать миллионов долларов… — говорю я.
Я и не знал, что бывают такие деньги. На двенадцать миллионов я легко закончил бы постройку Уорденклифского центра: я создал бы мир без проводов. Как это вовремя — как раз когда Морган стал холодно встречать мои обращения за финансированием.
— Да, двенадцать миллионов долларов, которых у меня нет, Нико. Я на краю банкротства. Я пришел сюда сегодня… — Он складывает ладони шатром, соединив кончики указательных пальцев под подбородком. — С просьбой порвать со мной контракт.
— О… — говорю я.
Да. Людей. В Пенсильванию. Я бы мигом отправил его туда, если бы умел.
— Если ты откажешься, Вестингаузу конец, нам придется запродаться Моргану, и тогда процентов все равно не будет. Ты в любом случае ничего не получишь. Но, если ты разорвешь контракт со мной, Вестингауз, с помощью твоего изобретения, может выстоять.
Я всегда любил Джорджа.
— Ты хочешь сказать, моя многофазная машина останется?
— Да.
Он практически не оставил мне выбора.
До Пенсильванского вокзала идти недалеко. Вечерний час пик давно миновал. Я прибавляю шагу, стараясь обогнать мысль о том, на что только что согласился. «Будут еще, — говорю я себе. — Вот закончу работы в Уорденклифе, и о деньгах можно будет не беспокоиться».
Пенсильванский вокзал — великолепное здание. Кованые готические арки рассекают внутреннее пространство, которое становится еще просторнее сейчас, когда здесь почти пусто. Мои каблуки отщелкивают по мрамору, щелчки становятся чаще после того, как я смотрю на часы. Впереди я замечаю кондуктора, сворачивающего от выхода к поездам. Я выхожу на платформу в последний момент. Паровоз уже дымит вовсю, колеса начинают вращаться. Я поворачиваюсь к окну, собираясь отдохнуть, но вместо того, чтобы уснуть, гляжу, как за стеклом проплывают задворки Бруклина и Куинса, Хиксвиля, Соссета, Гринлоуна и Кингзпарка. Потом линия домов обрывается, и Лонг-Айленд распахивается песком и небом, деревьями и морем.
Я один выхожу на станции Уорденклиф. Поезд, отходя от платформы, забирает с собой все огни и звуки. В Уорденклифе темно. Поселок, принадлежащий какому-то Вардену, малонаселен. Пара ферм, пара садов, а за ними — леса до самой бухты. Темная, сонная деревушка. Кажется, все, кроме начальника станции, уже разошлись, и тот насвистывает, дожидаясь, когда я уйду и он сможет отправиться в постель.
Глаза у меня быстро привыкают к темноте. Я чувствую запах моря и сосен. Слышу, как шуршат иголки, листья, низкая, сухая трава на песке. Вдали видна башня Уорденклифа. Она удивляет меня. Каждый раз удивляет, как чудо архитектуры, последнее строение в своем роде, оставленное некой древней высокой цивилизацией. Ацтеками. Инками. Деревянная башня поднимается над прямоугольной кирпичной лабораторией. Она вздымается над землей на 187 футов и увенчана пятидесятипятитонной грибной шляпкой. С места, где я стою, не видна сеть поземных переходов, подземный город, сложный, как муравейник или улей.