Здесь много работы. Я направляюсь к башне.
Идя по тропинке, я искоса посматриваю на Уорденклиф. Мне не хочется видеть его слишком отчетливо. Башня недостроена, и, что хуже всего, я не вижу способа собрать средства на окончание стройки. Поэтому я скашиваю прищуренный взгляд, и тогда мне становятся видны мощные лучи радиопередач и лучистой энергии. Чистая, свободная сила, собранная с небес. Настанет день, когда Уорденклиф пошлет свою беспроволочную передачу, беспроводной сигнал в Зимбабве, в Калифорнию, в Капистрано. Прищурившись, я вижу, как, со временем и с деньгами, лаборатория понемногу поднимается верх по башне, превратившись в пирамидальное строение, как в древнем Египте, только она превзойдет сфинкса красотой — и важностью. С полузакрытыми глазами я представляю каждый этаж — великолепные лаборатории, акры библиотек, легионы торопливых ассистентов, хаос в комнате администрации. Всемирная беспроводная телефонная и энергетическая переда… — я спотыкаюсь и падаю. Прищуренными глазами я не смотрел под ноги. Ладони, разбитые о тропинку, горят. Я облизываю ссадины на ладонях и открываю глаза. Башня стоит прямо передо мной — деревянная рама, леса. Все внутри нее, даже металлический стержень, поднимающийся на 187 футов вверх и заглубленный на 120 футов в землю, открыто стихиям. Я уже потратил 150 000 долларов, полученных от Дж. П. Моргана. На самом деле я уже вышел далеко за рамки этой суммы, влез в долги со всех сторон — должен за работы, за услуги, за снабжение. Я уже который год не плачу по счетам в «Уолдорфе». Морган больше не отвечает на мои письма. «Кончено», — сказал он. Я все же продолжаю еженедельно умолять его.
— Я добуду деньги, — говорю я башне, растирая ободранные ладони и колени. Я опускаю взгляд и смотрю, обо что споткнулся. Вижу газетный лист: мусор, унесенный ветром и швырнутый им мне под ноги. Я отбрасываю досадную помеху, но тут на глаза мне попадается реклама: «Почему бы не провести это Рождество на двойной розетке? Подарите электричество!»
— Уже подарил, — сообщаю я газете и разворачиваю лист двумя руками. Изучаю объявление. На рисунке семья из четырех человек собралась вокруг двойной розетки, как у горящего камина. Я обращаюсь к счастливому семейству:
— Вы хоть знаете, что такое электричество?
Семья улыбается. Ответа не будет — семья так загипнотизирована успехами техники, что уже не интересуется, откуда берется электричество, которое им так по душе. Я рассматриваю семейство и уже собираюсь выпустить газету из рук, когда нарисованный отец кривит уголок рта и шепчет рекламной мамаше: «Без проводов? Я же говорил, он с Венеры».
Ветер рвет газету из рук. Я отпускаю ее в полет.
Когда налетает следующий порыв ветра, я стою, подняв руки, чтобы поймать бриз в надежде, что он унесет и меня. Кованый флюгер на шпиле лаборатории дрожит под ветром. Мне представляется, как летят по ветру обрывки моего контракта с Вестингаузом, и я вместе с ними. Двенадцать миллионов долларов. Может, я действительно венерианец или марсианин. Здесь меня ничто не удерживает. Даже мои изобретения позабыли, кто их изобрел. Я не опускаю рук, готовясь улететь, но ничего не происходит.
Я стою перед своей башней в Уорденклифе.
— Морган отказался дать мне денег, — говорю я постройке.
— Что-что? — переспрашивает башня, шевеля прочными балками.
— Мало того — он сказал, что вбухал в тебя более чем достаточно денег и спросил, куда ему пристроить счетчик. Мне нужно еще время и еще деньги, прежде чем можно будет считать доходы. Он не заинтересовался и даже настраивал других вкладчиков против проекта. Посоветовал им не финансировать Уорденклиф. Даже в «Таймс» напечатали статью. Они называют тебя моей миллионодолларовой придурью.
Башня морщится под моим взглядом.
— Не волнуйся. Я что-нибудь придумаю, — обещаю я.
Но башня не нуждается в дальнейших объяснениях. Она выдергивает ногу из фундамента, разрывает путы, испускает оглушительный вопль боли и ярости перед лицом подобной несправедливости. Башня, разгневанный гигант, поднимает одну ногу, за ней другую. Каждый шаг вызывает мощное землетрясение.
— Ох, ты!
Мое потрясающее чудище, завывая в бешенстве, отправляется в путь. Ее грибная шляпа — маяк, домашнее устройство, распознающее даже сигарный дымок, быстро вынюхивает вызвавшего ее ярость Дж. П. Моргана, и я боюсь, что мое изобретение мигом разорвет его в клочья.