Контору наполняло щелканье пальцев по клавишам то и дело ломавшихся машинок. Мужчины печатали быстро и сдабривали служебные обязанности более приятными занятиями: плавали в ручейке, на котором поставили запруду, читали, спали и ежедневно писали домой женам. Уолтер держался «Тристрам Шенди». Книга была очень длинная, и между работой и чтением Уолтер думал о Фредди и вымучивал стихи, которые записывал, чтобы развлечь ее. Одни патетические, другие смешные. Вот одно из них:
А вот другое:
Так что война шла мимо Уолтера, и он почувствовал себя вполне счастливым, когда в ноябре 1918-го в Компьенском лесу подписали мирный договор, и его отпустили домой к Фредди с коллекцией сомнительных стишков и парой парижских шелковых чулок в вещмешке.
Он стоял перед дверьми их дома. Он столько раз представлял, как это будет, и всегда по-разному. Она будет спать на диванчике, и он склонится, чтобы разбудить ее поцелуем; или она будет стоять у раковины, а он устроит ей сюрприз — обнимет сзади.
Но теперь, когда дошло до дела, он пришел в ужас при мысли, что сейчас увидит ее. Он стоял перед дверью. Постучать? — думал он. Два года — немалый срок, как бы часто не писал письма. После мгновенья колебаний Уолтер решил не стучать. Он вошел в их дом, и, словно жар, ждавший только притока кислорода, чтобы вспыхнуть, Уолтер с Фредди сожгли друг друга дотла, до костей.
Уолтер скоро вернулся на работу в водопроводную компанию, а Фредди почти сразу узнала, что она беременна. Он пришел в восторг, но не прошло и семи с половиной месяцев, когда он, вернувшись с работы, услышал сверху спокойный голос Фредди, сказавшей, что им надо поговорить.
— Вызови врача.
Она медленно выговаривала слова. Она сидела в кресле-качалке, глядя в заднее окно во двор.
— У меня начинаются роды, Уолтер. — Она обернулась к нему. — Должно быть, преждевременные. — Она сказала это шепотом.
Он опешил. Она обхватила себя руками, скрючившись от боли схватки, А Уолтер все пялился на нее, пытаясь разобраться в ереси календаря. Семь с половиной месяцев. Фредди тяжело задышала. Пот выступил у нее над губой, и стало ясно, что схватки начались не сию минуту.
— Уолтер, — отчаянно повторила она, — вызови врача.
Он все стоял, уставившись на нее, взвешивая возможности. Он мог вырвать собственное сердце и оставить его здесь с ней, чтобы она прикончила его, наступив ногой — или он мог поверить ей. Преждевременные. Она опять поморщилась. Схватки шли одна за другой. Наконец ей пришлось заорать:
— Уолтер!
Он послал соседа за врачом, а сам вернулся к ней. Фредди, пытаясь добраться до кровати, упала на пол. Ее живот, казалось, колыхался сам по себе, отдельно от нее.
— Ну-ка, обхвати меня за шею, — сказал он, поднимая ее на кровать.
Напряженный. Добрый. Он бережно расстегнул пуговицы на высоком воротнике блузки и помог ей переодеться в белую ночную рубашку. Очень скоро Уолтер заметил, что роды — куда более сложный процесс, чем ему представлялось. Ночная рубашка, которую Фредди скомкала между ногами, стала ярко-красной от крови.
— Уолтер, — сказала она.
Он не ответил.
— Что-то не так.
Уолтер смотрел на нее. Все время, что они провели врозь, он не отделялся от нее. Два года за морем она оставалась частью его. До сих пор. То, что творилось сейчас с ее телом, пугало его.
Она отделялась. Она становилась собой, отдельной, одной, без Уолтера.
— Пожалуйста, — сказал он, — не надо.
Ему почудилось, будто она хочет в чем-то признаться, объяснить, почему ребенок появляется на свет всего через семь с половиной месяцев.
— С ребенком что-то не так. Я чувствую. Я…
Стук в дверь прервал ее, и Уолтер спустился вниз впустить врача. Лицо Уолтера ничего не выражало.